Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

Прусский король уже передвинул свою сорокатысячную армию к границам России и стремился теперь как можно быстрее заручиться поддержкой англичан, чтобы прийти на помощь турецким янычарам. И Пит-Старший подумал о том, что, в случае падения Измаила, надо будет направить британский флот в Балтику против русских.

Русскую царицу также беспокоили многие события в мире. И разразившаяся французская революция — штурм Бастилии, в котором приняли участие некоторые ее подданные, — и растущее вольномыслие вокруг. Лишь недавно за крамольную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву» сослала она в Сибирь Радищева. А вольнодумие в стране все же не искоренено. Призрак новой пугачевщины навис над голодными деревнями, истощенными войной.

Августейшая правительница хорошо понимала, что надо как можно скорее кончать затянувшуюся войну с султанской Турцией, пользуясь моментом, пока отпал ее союзник Швеция. Ох, скорее бы взять Измаил! Лишь тогда, видимо, султан запросит мира. И Екатерина стала в уме подбирать суровые слова срочного письма к Потемкину с новым решительным требованием о незамедлительном овладении турецкой твердыней.

Все эти тайные и явные мотивы хитрой международной политики сплелись сейчас в один важный узел, называвшийся Измаилом.

Александр Васильевич чувствовал, что настало время разрубить этот узел, изгнать захватчиков за пределы родной земли, отбросить их за Дунай. Суворов знал, что сегодня он со своими солдатами сделает это.

Полководец взглянул на часы и по-молодецки вскочил со своего ложа.

— Помилуй бог, и в самом деле пора!

Через минуту он в полной форме, подтянутый вышел из палатки. На его генеральском кафтане бриллиантами сверкали ордена. Боевая кирасирская каска и высокие лакированные сапоги с раструбами были начищены до блеска. Рука в белоснежной перчатке крепко сжимала золотой эфес шпаги.

Своим парадным мундиром главнокомандующий как бы подчеркивал всю важность наступающего момента. Лицо Суворова помолодело, в глазах затеплились задорные огоньки. Даже обычная хромота при ходьбе стала незаметной.

Невдалеке от палатки главнокомандующего пылали костры. Ветер совершенно утих, и языки пламени спокойно тянулись к темному небу. С Дуная на русский лагерь ползли белые клубы речного тумана. Суворов быстрым шагом направился к выстроенному уже батальону гренадер любимого им Фанагорийского полка.

— Чудо-богатыри, возьмем ныне Измаил? Побьем басурманов, как бивали их под Рымником и Фонштанами?!

— Не выдадим, батюшка! Побьем супостата! — раздались взволнованные голоса солдат.

— То-то, что побьем! — уверенно сказал Александр Васильевич и показал на медленно ползущий туман. — В тумане-то, братцы, басурманов нам сподручнее будет колоть, а?

Дружный смех прокатился по рядам.

— И впрямь сподручнее, Лександр Василич, — весело ответил молодой солдатский голос.

Когда все стихло, Суворов, вынув карманные часы, обратился к адъютантам.

— Уже три часа. Пора!

Его приказа ожидали с нетерпением — сразу же взвилась первая ракета. Ярким зеленым светом озарила она плывущие высоко в небе тучи.

Не во всех штурмовых колоннах заметили первую сигнальную ракету, но вся армия ровно в три часа ночи покинула лагерь. Тихо двигаясь в белых волнах тумана, полки как и предписывала суворовская диспозиция, залегли в трехстах саженях от крепости.

В это же время снялась с якорей дунайская флотилия и, построив корабли в две боевые линии, бесшумно подошла к крепости. Впереди скользили по ночным волнам сто черноморских казачьих дубков и плотов с десантниками. За ними двигалась вторая линия: плавучие батареи, лансоны, бригантины и сдвоенные шлюпки. Эти суда, нацелив орудия на турецкий берег, ожидали команды начать шквальный огонь, чтобы прикрыть высадку десанта.

Гренадеры Василия Зюзина заняли исходную позицию в узкой поросшей кустарником балке. Здесь сосредоточились части шестой колонны.

Солдаты, лежа на обрывистом покрытом прошлогодней травой склоне, чутко вслушивались в тишину уходящей ночи.

До Зюзина долетел солдатский шепоток:

— Слышишь, как басурманы зашевелились... Видно, беду учуяли...

Но как ни напрягал слух Василий, он не мог ничего уловить. Лежащий рядом с ним Громов пояснил:

— Вы, ваше благородие, прислоните ухо к земле, то и услышите, как она говорит. Неспокойно в стане врагов, неспокойно...

Василий так и сделал. Снял каску, приложился ухом к влажной земле и услышал далекий, похожий на грохот прибоя, неясный гул, который шел со стороны крепости. Было похоже, что земля и впрямь «заговорила», как бы предупреждая о том, что враг не спит, что и он готов к битве. Зюзину представилось, как тысячи турецких яны­чар, обозленных, с наточенными обнаженными ятаганами бессонно ожидают их, русских солдат.