Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

Лука и Семен накинули на потные плечи чекмени, осторожно прикрыли дверь лабаза и исчезли в прохладной темноте сентябрьской ночи.

Весь день армия находилась в балке. В лагере, где расположилось несколько тысяч человек, стояла тишина. Люди разговаривали только шепотом.

Хорошо отдохнув после ночного марша, солдаты и казаки поднялись на заросший дубняком склон. Лежа в кустарнике, воины делились своими думами, вглядывались в озаренную вечерними лучами солнца широкую степь. К ним присоединился Василий Зюзин. Субалтерна всегда тянуло к простым ратным людям. Солдаты знали, что их благородие сам много лет служил рядовым — из гренадерских сыновей он, — и уже привыкли к молчаливому присутствию младшего офицера.

Зюзин залюбовался шумящим морем высокой тронутой осенней желтизной травы. Солдат — русоголовых светлоглазых крестьянских парней — волновал могучий простор непаханной земли.

– Ох, и силища громадная в ней, родимой! Глянь-ко, какую травищу вымахала! Зря она, эта землица наша, под турком пропадает, — кручинился гренадер Сергей Травушкин.

– И верно! Турок насчет земли — дурак. Ничего он в ней не понимает. Ему бы по степи, как татарину, только коней гонять, — поддержал Сергея его однополчанин ефрейтор Иван Громов — суровый темноусый богатырь.

И снова слышен голос Сергея Травушкина, веселого, бойкого солдата.

– Братцы, а знаете, как турка с татарвой отсель погоним, так земля эта станет насовсем нашенской, вольной…

– Как это вольной, нашенской? — недоуменно переспросил Громов.

– А вот так: кто ее зачнет пахать, тот и владеть будет землицей этой…

– Так тебе ее бары и отдадут! — махнул безнадежно рукой Громов.

– А на что, посуди сам, барам эта земля? У них земли и без того досыта… Вот так, — яростно провел ладонью по горлу Травушкин.

Это убедило всех.

Зюзин заметил, что у казаков, как и у солдат, от слов Травушкина повеселели глаза. Еще бы! Хотя черноморские казаки и называли насмешливо по старой запорожской привычке тех, кто пахал землю, обзаводился хозяйством и семьей, гречкосеями и гнездюками, но мечта о вольной, своей, пашне волновала и их. Большинство казаков были бедняками-сиромахами. Всю жизнь мечтали они о своем вольном пшеничном поле, о белой хате, окруженной вишневым садочком, да о чернобровой жинке. Лишь немногим удавалось обрести это.

Седоусый казак Максим Корж, совершивший за свою жизнь немало походов еще в товариществе сечевом, много порубивший в битвах супостатов земли родной, пристально посмотрел на Травушкина.

– Хлопец правду каже, святое дело это — вражину с земли нашей изгнать, — сказал казак.

Слова эти запали в душу ратным людям. Когда огромное солнце стало опускаться в степную траву, солдаты и казаки с посветлевшими лицами, начали дружно готовиться к ночному маршу.

Семь переходов по очаковской степи сделала армия Гудовича, нигде не встречая ни местных жителей, ни их следов. К концу седьмого перехода в предрассветной мгле показались плоские холмы Куяльницкой возвышенности. Сергей Травушкин почувствовал, что идет по стерне.

– Братцы, — зашептал он идущим рядом гренадерам. — Братцы, да это же пашня.

Он вырвал из рыхлой земли пучок срезанной пшеничной соломы и передал ее товарищам.

– И впрямь стерня. Значит, где-то здесь наши, крещенные, живут, пашут…

– А если это не наши, а турки пашут, — взволнован­ным шепотом высказал догадку один из солдат.

Но товарищи его запротестовали:

– Да что ты! Будет тебе турок или татарин землю пахать!

– Не иначе, как наши тут живут или волохи, — порешило большинство.

Утром, когда войско отдыхало, расположившись лагерем в лесистой балке, Хурделицу разбудили часовые. Перед есаулом стоял высокий худой старик в залатанной холщовой свитке В больших жилистых руках он держал кошелку, набитую пучками сухих трав.

Кондрат протер глаза, чтобы окончательно удостовериться, не снится ли ему сон: перед ним стоял дед Бурило — постаревший за полтора года разлуки, но Бурило, живой-здоровый!

– Диду! — есаул крепко обнял старика.

Тот тоже так обрадовался неожиданной встрече, что не мог скрыть слез.

– Крестник, не гадал я тебя встретить. Не гадал… Дай-ка глянуть на тебя хорошенько. Ой, какой пышный стал! — разглядывал Бурило есаула.

Хурделицу смутила эта похвала, и он, посадив деда на свой походный сундук, тут же начал расспрашивать его о Маринке.

– Слава богу, с помощью Луки, Чухрая и Озен-башлы узнал я, что Хаджибейский паша ее в неволе держит. И теперь, коли нам самим не удастся ее из лап Ахметки вырвать, так ты за это берись, крестник, — ответил Бурило.