Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

Дома девушка с наслаждением выпила сладкий чай с ломтем аро­матного хлеба, но рассиживаться некогда — снова за стирку. Сперва Таня добавила в бак две столовые ложки силикатного канцелярского клея (этот секрет знали все: халаты и простыни будут куда чище), потом поставила бак на примус: бельё нужно кипятить не меньше двух часов.

Попросив соседок присмотреть за бельём, Таня побежала на рынок.

Трамвай довёз до Зацепы. Вокруг рынка на полверсты толпа: крик, ругань, торговля, матерщина. Тане не до того. В дальнем углу стояли бабы из Подмосковья. Таня удачно обменяла у них буханку хлеба на картошку и овощи — на неделю хватит.

Дома — снова на кухню. Бельё кипело — всё в порядке, можно по­думать об обеде.

«Сварить несколько картошек в мундире? Нельзя. Слишком большая роскошь. Значит, опять постный супчик с перловкой. Все нуж­ные овощи есть. Но масло кончилось! В бутылке ни капли. Что делать?— подумала Таня. — Без жиров совсем не вкусно. Не беда! Сварю-ка я в супе пробку. Вон она, какая жирная!».

Пообедав, девушка вывалила бельё в жестяное корыто. Добавила холодной воды. Самая работа — отстирать дочиста на ребристой доске. В буфете на полке стоит в стеклянной банке ещё довоенный запас крах­мала. Уже давно соседи не оставляли на коммунальной кухне ничего съедобного.

Отполоскав халаты, Таня накрахмалила их и понесла таз с бельём на чердак. На морозе бельё сохнет быстро, утром останется его только отгладить. В госпиталь надо было прибыть к восьми вечера, ус­петь на смену до комендантского часа.

После смерти капитана Сергиевского прошла неделя. Перед от­боем Таня, как обычно, обходила свои палаты. На одеяле у лейтенанта Рабиновича заметила знакомый переплёт:

— Пастернак! «Сестра моя жизнь».

Татьяна хорошо знала своих раненых. Но на этого вихрастого, носатого паренька раньше совершенно не обращала внимания. Немуд­рено! В её палатах больше шести десятков таких.

Девушка невольно остановилась. Рука сама потянулась к книге.

— Разрешите?

— Конечно! Берите. Неужто вы любите Пастернака, сестра? — удивился Яша.

— Люблю, — тихонько ответила Таня. — И не только Пастер­нака.

В огромном городе моём ночь.

Из дома сонного иду прочь,

И люди думают: жена,, дочь...

А я запомнила одно - ночь.

Стихи сами собой выпрыгнули из памяти, и Таня читала их почти шёпотом, как будто для себя. Волшебный ритм и музыка стиха завораживали.

— До чего здорово! — протянул Яша. — Чьё это?

— Цветаевой.

— Белоэмигрантки? Всё равно, стихи замечательные! Прочтите ещё!

Таня присела на краешек больничной койки. Вспомнилось по­чему-то:

Из рук моих нерукотворный град Прими, мой странный, мой прекрас­ный брат....

Девушка старалась читать совсем тихо. Но все раненые, лежав­шие на соседних койках, повернулись к ней и слушали с напряжённым вниманием.

Таня заметила это и смутилась.

— Пора спать! Хватит! — сказала она и вышла.

Раненые поговорили о странной медсестре, о стихах и затихли.

А Яков не мог уснуть. О Цветаевой ему когда-то говорила Дина Шапиро, лучший поэт в классе. Стихи растревожили лейтенанта. Но куда больше взволновало его лицо Тани.

«Совсем не красавица! Нормальное девичье личико. Однако стоило ей начать читать стихи, как лицо преобразилось. Будто волшеб­ный фонарик осветил его изнутри! Так странно! Вроде, обычная мед­сестра. И вдруг — глаз не отведёшь», — думал Яша.

Про Олю он уже давно не вспомиинал. Перегорело. Полгода под огнём — достаточное время в девятнадцать лет.

Яша ворочался с бока на бок, считал слонов, старался уснуть — ничего не помогало. Вдохновенное лицо медсестры стояло перед гла­зами.

После часа ночи Яша не выдержал. Встал, взял книжку Пастер­нака и тихонько вышел в коридор. Таня что-то вязала за своим столи­ком. Яша, робея, протянул ей книгу:

— Вам понравилось? Возьмите почитать.

Девушка улыбнулась:

— У меня такая уже есть. Что ж вы не спите, Рабинович? При­мите порошок.

Парень взял порошок, но уходить не собирался.

— Спасибо. Можно, я немного посижу рядом с вами? — спросил Яша.

«Занятный парень. Не наглец. Стихи любит. Где-то теперь Валя Крулевский, моя первая школьная влюблённость?» — подумала Таня и кивнула:

— Ладно уж. Садись. Только ненадолго.

Скоро они уже говорили, как старые друзья. Незаметно перешли на ты. Таня расспрашивала Якова о боях, о его семье.

О фронте парень говорил с юмором, в основном, о друзьях, не о себе. Не хвастался. А вот о родных рассказывал охотно и с любовью. Видно было, что семья для него — очень много.