Эдмон Лепеллетье - Сын Наполеона

Войска подтянулись к особняку Лафита. Пока офицеры разыскивали Лафайета, солдаты 5-го линейного полка разрядили во дворе свои ружья, стреляя в воздух, чтобы успокоить толпу и показать мирные намерения.

Эти-то выстрелы и посеяли ужас в рядах собравшихся и вызвали панику.

Понемногу все разъяснилось. Парламентарии вернулись в свои кресла. Толстопузые оставили шкафы, тыквозадые выползли из-за кресел, распахнулась дверь уборной. Лафит, так и не успевший покинуть своего места, спокойно произнес слова, которые вошли в историю:

— Господа, заседание продолжается!

Два полка, «обратившиеся», как говорили тогда, решили исход сражения. Не было больше за что бороться. Оставалось только собрать с кровавых полей красный урожай трех дней революции.

Само собой разумеется, жнецы-голодранцы, с беззаветной храбростью трудившиеся на полях-мостовых, проращивая победу, все те, кто, не жалея жизни, окрасили своей кровью знамя, чтобы оно получилось трехцветным, все они были отстранены от дальнейшего. Они прекрасно провели сев, вырастили урожай в тяжелых условиях, но оказались не нужны, когда настало время делить пирог.

Народ сделал свое дело. Ни единого представителя из народа не вошло в правительство, им созданное. Пирог достался буржуазии, представители которой, важные и напыщенные, подпирающие щеки крахмальными воротничками, с такой изобретательностью прятались в шкафы, уползали под кресла и запирались в уборной.

Буржуазия слопала его целиком, ни с кем не делясь, и не подавилась.

Баррикады, даже во время сражения, то есть когда их поливал шквальный огонь, привлекали всеобщее внимание. Кроме их защитников всегда находились такие, кто пришел без оружия, просто посмотреть, раздумывая, стоит ли присоединяться к ним, или лучше подождать. На углу улицы Мандар в околобаррикадной толпе особенно выделялись двое, брызжущая энергия которых органично сочеталась с техническим талантом.

Как вы уже знаете, баррикада на улице Мандар сооружена под руководством мастера Лартига из булыжников, вывороченных из мостовой и сложенных так, чтобы между ними на трех уровнях были отверстия, на манер бойниц, дававшие возможность тройного залпа.

Огромную яму, откуда были выбраны булыжники, заполнили разбитыми бутылками, железными прутами и другими колющими и режущими предметами, чтобы остановить кавалерию.

Внутри импровизированной крепости царила более суровая дисциплина, чем в других местах. Ею командовал человек с военной выправкой, нацепивший на старый выцветший мундир времен империи крест командора ордена Почетного легиона. Его с уважением называли «генерал».

Это действительно был генерал Анрио, постаревший, сгорбившийся, уже растерявший силы, но вдруг, быть может, лишь на короткое время, воспрянувший духом. Перед ним была цель, для достижения которой ему требовалось три дня.

Много лет его без суда держали в заключении за участие в заговоре, угрожавшем безопасности государства и готовившем возвращение императора Наполеона с острова Святой Елены. В один прекрасный день ему смягчили наказание. Но как! Генерала объявили сумасшедшим и поместили в Шарантонский приют. Когда же его друзья, маршал Лефевр и другие, попытались вступиться за него и доказать, что он в полном рассудке, префект полиции разъяснил им кое-какие тонкости дела:

— Если вам дорога жизнь генерала Анрио, отступитесь! Из приюта, где его охраняют только врачи, он прямиком попадет в Венсан под приговор военного трибунала, а это означает верную смерть, причем в короткий срок! Вам хочется, чтобы вашего друга расстреляли?.. Нет? Тогда, — добавил префект, улыбнувшись, — ждите! Может статься, однажды милость Его Величества соблаговолит снизойти на него.

Милость Его Величества никак не желала снисходить. Правду сказать, Анрио не так уж плохо устроился в приюте. Охрана и надзиратели были в прошлом солдатами империи. Тем не менее, узнав 26 июля о событиях в Париже, он, договорившись с охраной, покинул приют.

Анрио не в первый раз выходил из приюта на короткое время. Надзиратели закрывали на это глаза. Он обычно давал слово вернуться вечером, а слово генерала свято. Никому даже в голову не приходило, что он может нарушить обещание. Однако в этот вечер генерал Анрио не вернулся.

— Неужели сбежал? Может, его арестовали? — нервничал надзиратель, тревожась не только за свое место, но и за больного.

Регулярные выходы генерала заставляли задуматься. Надзиратель полагал, что его подопечный встречается со старыми товарищами, чтобы поговорить об императоре, его сыне и возможности бонапартистской реставрации…