Дереник Демирчян - Вардананк

Над долиной Тарона хмурилась ночь. Все утопало во мраке. Лишь вдали, над волнообразными уступами гор, в россыпи лихорадочно мерцавших звезд торжественно светлело небо.

В воздухе тянуло прохладой ранней весны.

Как мрачное видение маячил во тьме аштишатский монастырь. Казалось, ничто не в силах смутить его величавый покой. Холодный ветерок зябко посвистывал между ветвями деревьев, обнаженные вершины которых тянулись к небу.

Но молчаливый покой монастыря был кажущимся. Из-за стен внезапно вырвался багровый луч, заскользил по сумрачным стенам и деревьям. Свет приближался, дрожа и колеблясь. Ржаво скрипнули ворота, распахнулась и, высоко подняв факел, из них вышел коренастый монах с вьющейся остроконечной бородкой. Он посторонился и, освещая дорогу, пропустил в ворота пожилого, высокого роста воина.

Опустив глаза, воин прошел мимо расступившихся перед ним монахов и молча остановился, видимо, кого-то нетерпеливо ожидая. Поправив свой узкий тугой пояс, на котором висел меч в ножнах с золотой насечкой, он взглянул на небо. Изогнутый орлиный нос придавал горделивую суровость резко очерченному лицу воина, тонкий рубец прорезал сверху донизу правую щеку.

Опаленное солнцем обветренное лицо с короткой седой бородой свидетельствовало о жизни, проведенной в битвах и походах, вдали от домашнего очага. Чем-то старозаветным веяло от этого крепкого человека, какой-то огромной духовной мощью. Лишь печать грусти — черта людей, перенесших много испытаний, — да пепельно-серые кудри, падавшие на плечи, слегка смягчали суровый облик этого мужа. Он производил впечатление человека молчаливого, словно чем-то постоянно озабоченного, привыкшего мыслить и действовать, человека, который, приняв решение, будет защищать его с оружием в руках. Железные мускулы и вся его осанка говорили о необычайной жизненной энергии, не сломленной годами.

Монахи, разделившись на два ряда, выстроились по обе стороны от него, скрестив руки на груди. Лишь один из них — юноша с одухотворенным лицом и мечтательными глазами, по-видимому, мирянин, еще не принявший пострига, но проживавший в монастыре, — близко подошел к воину.

— До рассвета далеко еще, Спарапет, — почтительно промолвил он. — Ты бы отдохнул, прежде чем пуститься в путь.

Воин молча взглянул на него и с жестом нетерпения повернулся в сторону монастырского двора.

— Поторопись, Арцви! — донесся оттуда чей-то голос.

Немного погодя послышался конский топот. Монахи быстро расступились, и молодой воин вывел двух скакунов.

Пожилой воин спокойно подошел к одному из них, собрал поводья и вставил ногу в стремя. Телохранитель помог ему вскочить в седло.

Молодой мирянин, с тревогой следивший за пожилым воином, тоскливо спросил:

— И долго будет длиться это испытание?

— Долго, — как бы про себя промолвил воин, с горькой усмешкой опуская взор. Помолчав, оь многозначительно прибавил:

— Ты ведь и сам воин, должен понимать.

Затем, поправившись в седле, он взглянул на монаха, который светил ему. Тот быстро подошел.

— Значит, вы отправитесь вдвоем в Арташат завтра же?

— Конечно! Непременно — отозвался тот, многозначительно глядя прямо в глаза воину.

— Там есть бесстрашные опровергатели лжеучения огнепоклонников, но… Впрочем, увидимся, поговорим.

Воин не закончил свою мысль, но, как бы что-то вспомнив, вновь оглядел монахов и продолжал:

— Нужно сразу покончить со всем этим, не время теперь мудрствовать!

Монахи подошли ближе. Воин обратился к ним:

— Надеюсь, вы хорошо уразумели, что решено нами? Повторяю вновь: не вступать в прения о вере ни между собой, ни с царем персов! Не время мудрствовать. Тем паче следует прекратить имущественные споры и всякие пререкания с нахарарами о первенстве. Откажитесь от распрей, проповедуйте единение. Ведь бедствие надвигается на час, и неслыханное бедствие!

И он не то с упреком, не то с недоверием оглядел монахов, в глазах которых читалась глубокая печаль.

— Прощаюсь с вами в надежде…

— Господь — прибежище наше и надежда! — отозвались монахи.

Один из них, согбенный старец с лицом цвета меди, дрожащими устами прошептал начало молитвы: «Направь, о господи, стопы мои…»

Остальные монахи осенили себя крестным знамением.

— Ну, в путь, — вымолвил воин и обратился к монахам: — Пребывайте с миром!

— Путь добрый! — отозвались монахи в один голос.