Нина Шнирман: Счастливая девочка растет

— Пап, — спрашиваю, — ты в Германии долго будешь?

— Недолго, — говорит Папа, — не больше месяца.

Ну, думаю, ничего себе — недолго! Месяц — это очень долго! Это ужасно долго! А я очень люблю с Папой разговаривать!

Я улыбаюсь Папе и иду в детскую — будем с Анкой в «эвакуацию» играть. А Ёлка никуда не идёт и всё улыбается непонятной улыбкой. Из коридора вижу Бабушку на кухне — стоит неподвижно, наверное, задумалась.

И я вспоминаю: пыль-то я совсем неправильно вытираю! Столько красивых вещей — я их люблю, а ведь могу случайно и столкнуть! Надо сначала всё снять, пыль вытереть, потом всё на место поставить. Да!

Но это всё-таки лень!

Надо подумать!

Мы с Бабушкой на трамвае приехали в Останкинский дворец, а он закрыт — входная дверь заперта! Рядом с дверью стоит маленькая худенькая пожилая женщина и говорит:

— Для посетителей и экскурсий дворец закрыт.

Я не понимаю, как дворец может быть закрыт — он должен быть всегда открыт, там ведь никто сейчас не живёт, а всем хочется посмотреть, по-моему, это какая-то глупость.

Ёлка ворчит:

— Я говорила, я говорила! — И отходит от двери.

Мы с Анкой идём за ней, я расстраиваюсь и сержусь, потому что очень не люблю, когда хочу что-то сделать, а мне мешают, и даже не просто мешают, а не дают это сделать.

— Давайте посмотрим его снаружи! — говорю, потому что я никогда не видела дворец — только на картинках.

Немножко отходим от него и разглядываем — мне кажется, что на картинках в книжках дворцы как-то… волшебнее и роскошнее, а это просто красивое здание. Оно очень красивое, но не очень-то дворцовое.

— Дети, идите сюда! — зовёт нас Бабушка. — Сейчас для вас откроют дворец! — И у неё очень торжественный голос.

Прибегаем к входу, маленькая женщина вынимает из кармана ключ, отпирает дверь, распахивает и говорит тоже торжественно:

— Проходите, пожалуйста!

Мы кричим:

— Спасибо! — И заходим внутрь.

Ой! Ой! Мы все просто остолбенели от восторга — там так красиво, такой простор, такая высота… а пол, он совершенно удивительно красивый!

— Какая прекрасная зала! — говорит Бабушка.

Мы с Ёлкой вздрагиваем, таращимся друг на друга, потом, не сговариваясь, хватаем Анку, бежим к стене, делаем вид, что разглядываем её, и хохочем.

— Почему зала́?! — хохочу я и остановиться не могу.

— Да откуда я знаю? — хохочет Ёлка.

Анка вдруг перестаёт хохотать и говорит:

— Какой красивый дворец!

И мы начинаем ходить по залу и всё разглядывать — так всё красиво и необыкновенно, это действительно настоящий прекрасный дворец! Подходим к Бабушке с пожилой женщиной, Эллочка спрашивает:

— А для чего этот зал?

— Для приёмов, танцев и театральных представлений! — гордо говорит пожилая женщина.

— Для танцев, — повторяет Ёлка задумчиво… И вдруг отбегает от нас, выпрямляется, разводит руки в стороны, как будто собирается улететь, и начинает кружиться, но она не просто кружится — я чётко чувствую ритм, который в ней звучит, и вижу по движениям: она танцует вальс.

Мы недавно по книжке все втроём — Ёлка была главной — научились танцевать вальс. Мамочка посмотрела и доучила то, что мы делали плохо. А потом сказала:

— Девочки, в вальсе особенно важна прямая спина, радость внутри вас и чувство, что с каждым витком вы взлетаете всё выше и выше!

Я хватаю Анночку — когда мы с ней танцуем, я танцую за мужчину — и говорю:

– «На сопках Маньчжурии»!

И мы поём и танцуем вальс под собственное пение. И с каждым витком мне кажется, что мы становимся легче и легче и вот-вот взлетим.

Мы опять ходим и всё разглядываем, очень долго разглядываем удивительный пол. Вдруг Ёлка меня спрашивает:

— А ты бы могла здесь жить?

Какой странный вопрос! Я думаю, думаю и говорю:

— Могла бы!

— А я бы не могла, — говорит Ёлка, — здесь такое огромное пространство, такой высокий потолок, ужасно неуютно — я бы не смогла здесь жить!

— Огромное пространство — разве плохо? — удивляюсь я.

— А помните, — говорит Анночка, — Мама рассказывала, что у неё в детской была ширма с очень красивыми китайскими рисунками? — И она ведёт нас в правый угол зала. — Вот здесь, — говорит, — можно поставить две большие ширмы — и получится наша детская.

Ёлка хмыкает, пожимает плечами и спрашивает:

— А куда ты денешь этот высоченный потолок?

— Я никуда его не буду девать, пусть остаётся, — отвечает Анночка.

Я поражаюсь: какая она иногда бывает умная, ведь ей всего шесть лет! Мы-то с Ёлкой взрослые — мне восемь, Ёлке одиннадцать.