Дмитрий Балашов - Святая Русь. Книга 2

А князь? Князю в сей год было ни до чего. По всему княжеству с насилием и слезами собирали тяжкую дань для Орды. «Была дань тяжкая по всему княжению, всякому по полтине с деревни, и златом давали в Орду», — сообщает летописец, умалчивая стыда ради о тех сценах, что творились, почитай, едва не в каждом селении.

Дмитрий, надо отдать ему должное, содеял все, чтобы облегчить участь московского посада и смердов. В Новгород были посланы виднейшие бояре со строгим требованием взыскать с непокорного города во что бы то ни стало черный бор. Сам фактический глава правительства Федор Свибл был отправлен вместе с другими за данью.

В Москве уже отошел покос, тут еще продолжали косить. За Городцом, по всему необозримому полю до Ковалева и до стен Славенского конца города, косили, гребли, ставили копны и разохотившуюся свиблову чадь — мордатых дружинников, порядком охамевших под защитою своего удачливого господина, встретили в те же горбуши и ослопы. Избивали в Торгу, гнали кольями до ворот и за ворота, аж до самого буевища за Славною. (После уж, разбираясь, заявлено было, что молодцы почали грабить лавки в Торгу.) Как бы то ни было, избитые и оборванные свибловы дружинники, мигом растерявши всю спесь, бежали за Волотово и, раздобыв коней, дальше, на Бронницы, а оттоль прямым ходом дернули на Москву, бросив и боярина своего, засевшего на Городце, и прочих московских данщиков.

К новгородцам выезжал Александр Белеут. Долго толковали, долго ругмя ругали и татар, и князя Дмитрия. Все же договориться удалось, и черный бор, хоть и с грехами, был собран.

За всеми этими, часто стыдными, хлопотами у Дмитрия (а сына Василия все продолжали держать в ханской ставке!) не находилось сил деятельно заставить литовского володетеля выдать полоненного митрополита. Конечно, слали и грамоты, и выкуп обещали дать, хлопотали и нижегородцы, но все хлопоты разбивались о волю двух лиц, одного на Руси, другого в Литве, кровно заинтересованных в том, чтобы Дионисий оставался в затворе, — Киприана и Пимена.

Федор Симоновский покинул Константинополь осенью. В Москву он ехал в сопровождении двух патриарших послов, двух митрополитов, Матфея и Никандра, а также архидьяконов и прочего клира, дабы снимать Пимена с престола. О Дионисиевом пленении Федор уже знал и тоже не был в силах содеять что-либо. Надежда была только на то, что, когда с Пимена снимут сан, Дионисия неволею придется освободить.

До Москвы посольство добралось к концу декабря. Дионисий сидел в затворе уже более полугода. Федор (с получением архимандрии и подчинением Симоновского монастыря непосредственно патриархии он уже стал неподвластен Пимену) содеял все что мог и не мог, но на князя Дмитрия обрушилась новая беда, горчайшая прочих. На него поднялся многажды обиженный Москвою и нынче собравший силы рязанский князь Олег.

Дважды разоренная московитами без всякой вины (и договор о союзе был порушен!) рязанская земля взывала к отмщению. Отмщенья хотели все: потерпевшие бояре, поруганный посад, разоренные и разоряемые смерды.

Земля была великая, ежели поглядеть на нее с выси горней. Всхолмленная, покрытая лесами, плодородная. С холмов открываются необозримые дали, извивы рек и степные острова, прячущиеся там и сям деревушки с жердевыми стаями, слепленными абы как мазанками, чуть что — бросить все и дернуть в лес! И отличные, на хорошем ходу, с высокими краями тележные короба, и степных кровей неприхотливые двужильные кони. Чтобы уцелеть, чтобы упорно и упрямо жить на этой земле. Здесь не дорога женская честь, но зато дорога молодецкая удаль. Земля и разоряемая хочет и продолжает жить: упорно и упрямо пашет землю мужик, упорно и упрямо рожают женки, хоть и не знают порой, не угонят ли их с дитями послезавтра в полон пахнущие овчиной, потом и грязью дикие воины. А хлеб хорош в рязанской земле! И хорошо, пышно, пригоже все, что родит земля. (И овраги еще не располосовали обращенную в степь перепаханную отвальным плугом здешнюю пашню!) В тутошних широколиственных лесах встретишь и татя с кистенем, и одинокого татарина, и беглеца, бредущего домой, в Русь, и разбойную шайку, но и монаха с книгою, притулившегося где-нибудь в корнях неохватного дуба, в земляной яме, вырытой им для себя, где и похоронит отшельника, когда придет ему срок, случайный доброхот-прохожий, по веригам, по книге, исполосованной дождями, догадавший, что не тать лесной, но святой муж окончил здесь свои дни… Всего есть исполнена земля рязанская!