Андрей Балабуха - Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций]

И вот еще что интересно: первоначально именно там, на Котлине, и должно было, в соответствии с царским замыслом, возникнуть великому городу, выстроенному, естественно, наподобие зачаровавшего Петрово воображение Амстердама, для чего остров вдоль и поперек замышлено было рассечь каналами – разумеется, более широкими, нежели амстердамские. Двумя годами позже Петр отказался от этой мысли, предпочтя Котлину нынешний Васильевский остров. Впрочем, грезившаяся монаршему воображению Амстердамо-Венеция так и не родилась…

Да и нужно ли оно было вообще? В.О. Ключевский, например, считал иначе, справедливо утверждая, что с захватом Ревеля (совр. Таллин) и Риги строить новый порт на Балтике не было ни малейшей необходимости. И для новой столицы любой из этих городов также сгодился бы вполне. Как, впрочем, и Ниеншанц…

Альгаротти Франческо – итальянский литератор и просветитель, автор диссертации о Ньютоновой оптике и просветительской (сегодня мы сказали бы – научно-популярной) книги «Ньютонианство для дам» (имеется в виду, что не только ученые мужи понять смогут).

Pitersbourg est la fenêtre par laquelle la Russie regarde en Europe (франц.) – Петербург – окно, через которое Россия смотрит в Европу.

Заметьте, и самое крупное русское село, Спасское, было выстроено на Песках, между нынешними Смольным и Александро-Невской лаврой, куда невские воды почти никогда не доходили. Ниен же пострадал от наводнения лишь единожды, в 1691 году, когда уровень воды поднялся без малого на 6 метров (!). С тех пор подобная катастрофа ни разу не повторялась: в среднем при невских наводнениях уровень воды поднимается на полтора-два метра выше ординара; во время воспетого Пушкиным наводнения 18 ноября 1824 г. вода поднялась на 4,10 м; 23 сентября 1924 г. – на 3,69 м, 18 октября 1967 г. – на 2,34 м. Выводы о правильности выбранного Петром I места расположения города, как говорится, делайте сами…

Книга пророка Аввакума, гл. 2, ст. 12.

Так, например, новгородцы как-то задумали украсить храм святой Софии. Хорошо бы новые врата – да не какие-нибудь, а из ряда вон роскошные. Вроде тех, например, что лет тридцать тому назад знатные магдебургские мастера Риквин и Вейсмут изготовили для кафедрального собора славного шведского города Сигтуны. Но не самим же ковать! Посовещавшись, они подговорили карел соединенными усилиями разграбить Сигтуну. «Хроника Эрика» рассказывает:

Сигтуну и впрямь так и не возродили – лишь впоследствии приблизительно на этом месте возник Стокгольм. Но вот беда: искомых церковных врат уже не оказалось – незадолго до новгородско-карельского набега на Сигтуну нагрянули эсты и увезли их в качестве трофея. Такой наглости новгородцы, разумеется, стерпеть не могли – чтобы законную добычу да из-под носа? А как же родная Софийская церковь? Кинулись в погоню. Догнали разбойных эстов. Отобрали врата – они по сей день красуются на западном фасаде Софии Новгородской, украшенные изображениями отнюдь не русских епископов (в сентябре 2002 года эти Магдебургские врата с гордостью демонстрировал федеральному президенту Германии Йоханнесу Рау и его супруге архиепископ Старорусский и Новгородский Лев – представляю, с каким чувством взирала почтенная президентская чета на сей итог разгульного средневекового разбоя…). Эстам, замечу, не повезло вдвойне: в отместку в том же году «епископ вместе со шведским герцогом, тевтонами и готами <���…> пристали в Виронии (совр. Вирумаа) <���…> и в течение трех дней разоряли ее». Такая вот «вратная эпопея».

Отрадное исключение составлял прекрасный петербургский писатель и историк Сергей Сергеевич Шульц-младший (1934–2004) – светлая ему память! Он о Ниеншанце писал честно.

Санкт-Петербург достиг такой численности населения то ли в конце царствования Петра I, то ли уже при Петре II. Зато – в отличие от Ниена, ни таких методов, ни такой цены строительства по счастью, не знавшего, – строился он в буквальном смысле слова «на костях». Разные источники называют соответственно и несхожие цифры: самые скромные утверждают что в период с 1703 до 1710 г. пришлось по одному трупу строителя на душу тогдашнего населения, наиболее пессимистичные – что по пять, если не шесть. Кстати, в качестве строителей Петр Великий впервые в российской истории использовал здесь заключенных.