Евгений Сухов - Кандалы для лиходея

– Почему это вы так категоричны? – посмотрел на Власовского поверх очков Кейзер.

– Потому что народ так воспитали… Потому что угощение и подарки, которые намечалось раздать людям, – дармовые! А когда дают что-либо задарма, у нас всегда случается нечто подобное. Это как наводнение или ураган – ничего не поделаешь, хоть ты тресни. Понимаете меня? – сказал Александр Александрович.

– Как я вижу, с вами разговаривать бесполезно, – уже с видимым раздражением подвел итог дознания судебный следователь. – Вам в вину вменяется бездействие и халатное отношение к своим служебным обязанностям, приведшее к особо важным и печальным последствиям, что подпадает под действие статьи четыреста одиннадцатой и части второй статьи триста сорок первой Уложения о наказаниях. Вам это понятно, господин обер-полицмейстер?

– Более чем, – ответил Власовский.

– Тогда распишитесь здесь, – Кейзер указал на место протокола пальцем, – и здесь. И прошу вас не покидать город.

Судебный следователь по особо важным делам поднялся, глянул на портрет государя императора Николая Александровича, висевший в кабинете Власовского прямо над его головой, вздохнул и произнес:

– Прощайте, господин обер-полицмейстер, – Кейзер поднялся со стула.

– Что будет дальше? – вместо обычного прощания спросил Александр Александрович.

– Дальше я передам ваше дело в распоряжение господина прокурора Московской судебной палаты.

– А дальше? – тоже встал со своего кресла Власовский.

– Я не знаю, – просто ответил Кейзер.

– Но обер-полицмейстером мне больше не бывать? – продолжал спрашивать Александр Александрович.

– Полагаю, что да, – ответил судебный следователь. – Прощайте.

– Прощайте, – в тон ему ответил полковник Власовский и устало плюхнулся в кресло.

Секретарь постучал неслышно. Потом вошел и не решился заговорить, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Он так и стоял в дверях, покуда Власовский не заметил его и не произнес:

– Что еще?

– К вам граф Виельгорский, господин обер-полицмейстер.

– Зачем? – неожиданно для себя спросил Александр Александрович. А потом вспомнил, что он еще остается обер-полицмейстером Москвы, а должность эта обязывает принимать посетителей в рабочее время суток. Причем его сиятельство граф Виктор Модестович Виельгорский был еще и соседом: его усадьба стояла буквально наискосок от так называемого «Дома московского обер-полицмейстера» на Тверском бульваре.

«Вот и дом этот скоро придется освободить», – подумалось Власовскому. Вслух же на ответ секретаря, что господин Виельгорский прибыл по неотложному делу, Александр Александрович произнес:

– Проси.

– Слушаюсь…

Виктор Модестович в своих мягких штиблетах, похожих на домашние тапочки, над которыми потешалось пол-Москвы, неслышно прошел по ковру и остановился у стола хозяина кабинета.

– Доброе утро, – сказал Виельгорский и протянул Власовскому руку. – Какая сегодня замечательная погода, верно?

«Да какая погода, – хотел было ответить Александр Александрович, пожимая вялую ладонь графа. – Да и утро вовсе не доброе, и не утро уже, а полный день давно», – но промолчал и вместо этого сказал:

– Да-а… Присаживайтесь, Виктор Модестович.

– Благодарю, – учтиво произнес граф и нерешительно присел на краешек кресла.

– Что вас привело ко мне в столь… ранний час? – посмотрел на Виельгорского обер-полицмейстер. Ему нравился этот человек, тихий, спокойный и добродушный, хотя сам Власовский был полной противоположностью гостя. Так бывает: совершенно разные по характеру и не имеющие ничего общего люди испытывают симпатию друг к другу, на первый взгляд ни на чем не основанную. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле между такими разными людьми есть что-то общее, что и притягивает их друг к другу. В данном случае это была честность…

– Понимаете, Александр Александрович, – начал, немного тушуясь, Виельгорский, – у меня пропал управляющий. Вернее, главноуправляющий всеми моими имениями. Поехал с ревизией имений и… пропал. Три недели, как он должен был вернуться. Филимоныч сказал, чтобы я обратился к вам, вот я и… обращаюсь.

– Кто этот – Филимоныч? – спросил покуда еще обер-полицмейстер и посмотрел на графа.

– Это мой камердинер, – еще более стушевался Виктор Модестович.

– А-а, – протянул Власовский. Он хотел улыбнуться – камердинер командует своим барином и говорит, что ему делать, – но счел это неуместным. Так бывает в старых дворянских домах Москвы, где камердинеры служат десятилетиями и выполняют роль и слуги, и дядьки. – Так этот ваш главноуправляющий должен был вернуться из ревизии имений с деньгами?