Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1

Паскевич насупился. И о генералах, которых всего неделю назад превозносил как опытных, подготовивших елизаветпольскую победу командиров, уже 22 сентября он в своем журнале написал:

«Эти неспособные люди хотят вырвать успех победы из моих рук. Это клевреты Ермолова, поставившие целью очернить неудачами мое имя…»

21-го он послал письмо Бенкендорфу, прося довести до сведения царя, что

«Ермолов всячески старается уронить в глазах местного общества, населения, и главное, войск все добрые и разумные указания, кои идут ко мне от вас».

Генерал хорошо знал царя. Всякий намек на неповиновение или неисполнение царской воли Николай воспринимал как бунт, как повторение 14 декабря. Слова «местного общества, населения и, главное, войск» были дважды подчеркнуты генералом.

В особом письме царю Паскевич прямо писал:

«Не могу, государь, находиться в столь странном подчинении человеку, который после столь знатной победы над неприятелем противится вторжению нашему в пределы Ирана и тем лишает нас плодов елизаветпольской победы…»

Тифлис ликовал. Разгром персов и их паническое бегство за пределы Грузии праздновали три дня. Пляски, вино, стрельба в воздух, скачки, народные гулянья, песни оглашали воздух. Имя Паскевича, дотоле неизвестного на Кавказе генерала, гремело на празднествах. Теперь уже никто не сомневался в том, что победитель при Елизаветполе победит и в Тифлисе. И только немногие, хорошо знавшие, что без Паскевича победа была бы еще более блистательной и скорой, вспоминали о Ермолове.

Войска стали на зимние квартиры, готовясь к весенней кампании, но оба генерала, не скрывая своих отношений, вели открытую войну.

По существу, Ермолов был одинок, он не имел влиятельных защитников при дворе. Лица, окружавшие престол, были глубоко антипатичны ему. Это были русские немцы — Бенкендорф, Пален, Нессельроде, Витгенштейн, Дибич, бароны Мейндорф, Цур фон Гаузен, графы Менгден, Клейнмихель, Гейден, Буксгевден — все те, кто не мог забыть фразу Ермолова, сказанную им еще покойному императору Александру. Когда тот, восхищенный отвагой и умом Ермолова, спросил его: «Скажи, чем наградить тебя?» — Ермолов с ядовитой иронией произнес: «Государь, произведите меня в немцы!»

Но и среди русских, окружавших царя, не было друзей. Все эти Чернышевы, Бутурлины, Меншиковы, Голицыны были холодными исполнителями воли царя. Они отлично знали, что Николай не терпит Ермолова и по мере сил старались уронить в его глазах опального генерала. Оставались Закревский и Давыдов. Но первый был уже стар и невлиятелен, второй все это время находился в отставке и только сейчас был прислан в Тифлис.

— Денис верный и надежный друг, но, — Ермолов вздохнул, — он ничего не значит при дворе.

Встретил Санька своего поручика в Елизаветполе. Полевой госпиталь находился в доме бежавшего с персами бека. На топчанах и соломе, разостланной на земляном полу, лежали раненые.

Елохин, с туго забинтованной ладонью, висевшей на перевязи, зашел в офицерскую комнату, где лежал Небольсин. Со дня сражения прошло больше недели, и несколько оправившийся поручик с радостью встретил Елохина.

— Нашел меня, спаситель? — улыбнулся он Саньке.

— Дак я уже в третий раз прихожу, вашбродь, только доктора не допускали меня до вас, оказывали, пока рановато. Спасибо, нынче разрешили.

— А тебе, кавалер, видно, тоже досталось! — обернулся к нему человек в белом халате с густыми полуседыми баками на щеках, сидевший на табурете возле поручика.

Палата была офицерская, и поэтому Санька на всякий случай сказал:

— Так точно, вашбродь!

— Значит, это ты спас поручика! Это ты отбил ружьем удар?

— Если б он не подставил ружье вовремя — не быть бы мне в живых, — сказал Небольсин.

— Ну что ж. Получишь теперь четвертый крест. Что и говорить, заслужил его, старина!

«Ишь, черт, привязался, ровно репей к заду!» — подумал Санька, которому хотелось поговорить с поручиком.

— Ты меня знаешь? — спросил незнакомец.

— Никак нет, вашбродь, вроде незнакомый.

Кругом захохотали, а Небольсин, улыбнувшись, пояснил:

— Это — его превосходительство генерал-майор Давыдов, знаменитый партизан. Как же не знаешь его? А еще бородинец!

Это был генерал-майор Давыдов, обходивший раненых и случайно задержавшийся возле Небольсина.

Санька был огорчен. Он растерянно смотрел на генерала и вдруг покачал головой.

— Ваше превосходительство, Денис Васильевич, как же я, старый пес, не признал вас… Век себе того не прощу… Ведь мне еще сам Алексей Петрович про вас сказывал — едет, мол, к нам старый дружок и односумник Денис Васильевич, а я, — он развел руками, — сплоховал… запамятовал… Вы уж извиняйте меня, ваше превосходительство!