— Передайте раввину, что мы с ним, даст Бог, встретимся на Святой Земле… У ворот Храма…
Странник, который из года в год появлялся в Горае еще до резни, поведал, что на Волыни евреи от радости танцуют на улицах. Домов больше никто не покупает, а шубы и тулупы повыбрасывали, ведь в Стране Израиля всегда тепло. Свадьбы откладывают, чтобы сыграть их в Иерусалиме. В Нароле все учат Иерусалимский Талмуд, а в Модлибожице один богач раздал беднякам все свое добро.
Еще один пришелец, который не ел мяса, не пил вина, спал на голой скамье и босиком ходил из города в город, рассказал, что в Малой Польше объявился пророк по имени Нехемья. Он одевается в рубище, а когда пророчествует, падает ниц, и никто не может выдержать его голос. Он предсказывает, что скоро евреи соберутся со всех концов света и начнется воскресение мертвых. Величайшие раввины и мудрецы верят ему и относятся к нему с почтением.
Но самый большой переполох произвел в Горае сборщик пожертвований, сефардский еврей.
Это было в середине зимы, вечером. За день ветер намел на улицах высокие синеватые сугробы, как в поле. Вороны прыгали на коротких лапах, клевали замерзшую кошку, негромко каркали, взлетали, хлопая крыльями, снова садились. На кое-где уцелевших оконных стеклах выросли морозные деревья, кривые, будто поломанные бурей. Над низкими крышами вросших в землю домов поднимался белый как молоко дымок, вился, буравил небо. Голубые и зеленоватые звезды сверкали, легко подрагивая в бесконечном пространстве. В перламутровых кольцах, переливавшихся всеми цветами радуги, желтела луна, словно глаз, который сверху наблюдает за миром. Евреи спешили на молитву. Вдруг послышался звон колокольчика, и на площадь выехали широкие сани. Из саней вылез человек с заиндевевшей бородой и длинными пейсами. На нем была красная феска и шуба с хвостиками. Черными блестящими глазами он посмотрел по сторонам и спросил:
— Где тут синагога?
Когда он вошел, дневная молитва закончилась, собирались читать вечернюю. Он остановился у порога, стянул меховые сапоги и остался босиком. Затем снял шубу, под ней оказался длинный кафтан с черными полосами. Пришелец был подпоясан белым шелковым кушаком с кистями. Он долго омывал руки и ноги из медной кружки, молился на арамейском языке. Потом спокойно поднялся на биму [16] Бима — возвышение посредине синагоги, с которого читают свиток Торы.
, повернулся к восточной стене и нараспев сказал:
— Евреи, я принес вам добрую весть! Из святого города Иерусалима!..
Весь Горай тут же узнал о необычном госте. Народ кинулся в синагогу, началась давка, парни и девушки забирались на столы, чтобы лучше видеть. Наконец толпа затихла, навострив уши. Пришелец заговорил дрожащим голосом, будто его душили слезы.
— Евреи, — начал он, — я только что приехал из нашей Святой Земли… Мои братья послали меня, чтобы я сообщил вам: великий змей, обитающий в водах Нила, подчинился Саббатаю-Цви, Мессии, нашему царю… Скоро он раскроется и наденет корону султана… Евреи с реки Самбатион уже готовы к войне Гога и Магога… С неба спускается лев, на нем уздечка — скорпион о семи головах, огонь вырывается из его ноздрей. Мессия въедет на нем в Иерусалим… Мужайтесь, люди, готовьтесь!.. Благо тому, кто это увидит!..
В синагоге стало тихо. Было слышно, как единственная муха жужжит и бьется о стекло. Женщины ломали руки, всхлипывали, будто не зная, плакать или смеяться. Евреи стояли, открыв рты, вытаращив глаза. Но вот толпа зашевелилась, поднялся шум, как на молитве в Рош а-шана, когда начинают трубить в рог. Посланник смотрел по сторонам горящими черными глазами, словно кого-то искал.
— Великие чудеса творятся в Иерусалиме… Огненный столп поднялся от земли до неба… А на нем черными буквами написаны имена Всевышнего и Саббатая-Цви… Прорицательницы видели на голове Саббатая-Цви корону царя Давида. Горе тем, кто не верит! Они уже на пороге ада…
— По-мо-ги-и-и-те! — раздался внезапно крик, будто кого-то придавили. Толпа вздрогнула. Кричал хромой Мордхе-Йосеф, каббалист, постоянно постящийся, вспыльчивый и злой человек с огненно-рыжими волосами и густыми, как щетка, бровями. На молитве он бился головой о стену, бывало, падал на пол, как делали в старину, и рыдал во весь голос. Мордхе-Йосеф произносил речи над умершими, накануне Йом-Кипура истязал себя в синагоге. Когда он впадал в ярость, мог ударить не только молодого, но и старика, и все боялись с ним связываться. Сейчас, коренастый, неуклюжий, с растрепанными пейсами и зелеными глазами, он пытался вскарабкаться на стол, испуская сдавленные вопли. Несколько человек подняли его и поставили на ноги. Реб Мордхе-Йосеф стукнул костылем. Его засаленный кафтан был расстегнут, рыжие патлы развевались, как на ветру. Он хрипло, с воодушевлением заговорил:
Читать дальше