Вибеке Леккеберг - Пурпур

– Я лечу! – прошептала Анна.

Сирокко взвихрил сухую пыль, и Андрополусу пришлось прикрыть ладонями запорошенные глаза. А за минуту до этого ему при свете луны нежданно-негаданно явилось видение – женщина в окне, совсем голая. Тут-то песок и ослепил его: не для пастуха такое чудо, не Андрополусу и взирать на него. Но, вновь открыв веки, он увидел, что чудеса продолжаются: женщина кружилась в воздухе. Послушная объятиям сирокко, она металась влево и вправо, вверх и вниз, причудливо изгибая стан. Ветер стих. Летящая распростерлась в небе и стала похожа на ангела. Андрополус, стоя посреди отары, воздел руки горе – туда, откуда навстречу ему спешил небесный посланец. Лети сюда! Наверное, ты принес из Константинополя привет от отца! Не ты ли явился ему годы назад и повелел отослать сына далеко-далеко, чтобы турки не заставили Андрополуса служить в войске султана? И вот теперь прилетел сюда…

– Я здесь! – крикнул пастух, простирая к ангелу руки.

Но тут же испуганно прижал их к груди. Что, коли это горевестник? Вдруг отца больше нет, и его голова с искаженным гримасой лицом венчает кол посреди города?

Нет, о таком и помыслить нельзя! Светло парящий ангел вот-вот опустится среди овец и, передав радостную весть, поведет Андрополуса за собой. И вся семья снова будет вместе. В Константинополе.

Вверх-вниз, влево-вправо… Ангел воспарил над кипарисами и устремился к оливковой роще, что рядом с домом приходского священника. Потом, подхваченный ветром, ненадолго скрылся из глаз. Андрополус, радостно смеясь, пустился следом. Казалось, ветер подхватил и его.

– Ангел, ангел, вон там! – кричал пастух. Пес отвечал лаем. Овцы тесной толпой семенили за босым тонконогим Андрополусом по крутым склонам и глинистым овражкам. Мимо кипарисов, мимо большого дуба, а ангел парил и кружился выше крон. Сирокко испустил последний вздох. Если ангела нес ветер, то теперь небесный гонец опустится, должно быть, на оливу у дома падре. Так оно и вышло.

Запыхавшийся Андрополус остановился и осенил себя троеперстным крестом. Овцы перестали блеять, пес улегся у ног. Небо и звезды, казалось, замерли в тревоге. Каково придется ангелу на земле?

Послышались поспешные шаги и тяжелое дыхание. Мелькнула тень. К дереву приблизился некто, в темноте неразличимый.

Приходской священник возвращался домой после причастия. Он помог ангелу выпутаться из густых ветвей оливы, и замерший Андрополус стал тому невольным свидетелем.

«Женщина», – шептал священник, спускаясь с дерева и ощущая в руке тонкий мягкий шелк. Как он ждал этого мгновения, этой милости Божьей!

Конец целибату, нерушимому обету целомудрия. Он станет епископом, а епископам закон не писан.

Он полон любви ко всему. К явленному наконец-то чуду, к лунному свету, заливающему поля мака, кваканью лягушек, стрекоту цикад под серебристыми оливами.

Падре шел по оливковой роще, прижимая к груди ночную сорочку.

Священнику не спалось. Луна бросала на стены колдовские узоры, ветер легонько пошевеливал шелковую ночную рубашку, повешенную в проеме открытой двери. Когда ветер сдувал шелк в сторону, можно было видеть овец, щиплющих сочную тосканскую траву. В зеркале отражалось нагое тело приходского священника. Невеселая картина, дьявольская насмешка над подобием Божьим. Природа не наделила падре привлекательностью. Всевышний послал испытание и смеется, видя, что несчастный раб Его не в силах бороться с искушением. Желание обладать женщиной не укротишь исповедью и молитвой. Он снова глянул на собственное отражение. Стыд и срам, а не творение Господне. Падре прикрыл руками вздыбленный член, ибо незачем зеркалу запечатлять то, что, возможно, есть сатанинский морок.

Не впервые – каждую ночь вопрошал он Создателя: Ты ли, Всеблагой, подвергаешь меня греховным соблазнам или нечистая сила?

Священник погладил рукой колеблющийся шелк. Нежная мягкость. Его молитвы услышаны. Знаки поданы: приезд Пия Второго, обещание возвести в сан епископа и, наконец, шелковая женская сорочка…

Или все же происки дьявола? Не поддавайся, борись! Но с чем бороться и как? Сам Господь снимает с него грех – иначе для чего было посылать это сладостное одеяние?

Он припал к сорочке, словно ища в ней искупительную силу. Взор вновь упал на зеркало. Священник увидел, что пенис его обмяк, а взгляд исполнен беспомощного ожидания, как у женщины. Отвратительно. Ему не раз доводилось слышать тайком шепоток прихожан: стоит любой кумушке только посмотреть нашему падре в глаза, как тут же захочется сознаться во всех смертных грехах. Женщины они и есть женщины. Слабые и жалкие, несчастные и покорные, всегда готовые подчиниться. Хоть кому, хоть ему. Но он еще никогда не дотрагивался до них.