Явдат Ильясов: Пятнистая смерть

— С великой радостью, Белый отец!

— А ты, — вождь требовательно глянул сыну в лицо, — хочешь научиться стрелять, как Хугава?

— Я? — Спаргапа подскочил, будто его искрой обожгло. — Еще бы! Конечно хочу. И я смогу бить фазана на влет, как ты? — с надеждой спросил он у табунщика.

— Сможешь.

— Ах-вах! — Спаргапа сорвал с кудрявой головы колпак и восторженно хлопнул им о колено. Веселый смех. Вождь пригнулся к уху сына:

— Утром на пастбище ты обидел Хугаву. Я отомстил за него. Это — одно. Другое — прежде, чем перья дарить, научись их доставать. Ясно?

Хугава разломил фазана пополам, предложил долю Спаргапе.

— Ты — мне?

— Тебе.

Юноша благоговейно принял дар, благодарственно глянул Хугаве в глаза. Сказал убежденно:

— Теперь ты — лучший мой друг! Хорошо?

— Хорошо, — серьезно ответил стрелок.

— Дато! Хоу, Дато! — крикнул Белый отец. — Ты нарвал чесноку, брат?

— Нарвал, брат, — откликнулся Дато, после вождя самый старший из сакских старейшин.

Белый отец понизил голос:

— Разбросай по поляне, брат, и кинь в костер, чтоб духи чангалы не мучили нас ночью. Дикий чеснок — святая трава. Духи не любят чесночного духа.

— Наверное, много их тут, — прошептал боязливо Спаргапа.

— А встречал их кто-нибудь? — недоверчиво спросил Хугава.

— Встречал. — Вождь почесал зубчатый шрам на левой щеке. — Как-то раз, когда Спаргапы еще не было на свете, я, подобно Наутару, заблудился в чангале.

— Ну? — изумился Спаргапа.

— Вижу — ночь. Что делать? Залез на вяз, сижу среди ветвей, молчу. Задремал. Проснулся, слышу — шум, бубен гремит. Хм?.. Высунул нос из листвы — духов полная поляна!

— Ну?

— Забыл сказать — у меня шишка была на левой щеке. Вот, место осталось. — Вождь снова прикоснулся к шраму. — Большая шишка, точно кулак. — И старик вытянул к огню кулак величиной с голову годовалого бычка.

— Ну?

— Ну, я испугался. Притаился. Чуть жив от страха. Духи чангалы плясать принялись. Так себе пляшут, кто во что горазд. Топают как попало, переваливаются на хромых ногах. Откуда им знать, как надо плясать? Нечисть.

— Ну?

— Ну, а я был плясун хоть куда. Отменный. Смолоду у вечерних костров отличался. Взыграло у меня сердце. Не утерпел — спрыгнул с дерева и говорю: «Хватит срамиться! Смотрите…» И закружился, будто вихрь, по поляне. «Ой, хорошо!» — заорал Одноглазый. «Ой, хорошо! — завопило стадо его горбатых сородичей. — Бесподобно пляшет. Оставайся с нами, старик, навсегда. Будешь веселить болотный народ». Вот тебе на! Угораздило меня напроситься к бесам в приятели.

— Ну?

— Взмолился я: «Не могу, други. В становище пора». «Стой! Удрать хочешь? — завизжали духи. — Не отпустим». «Почему — удрать? Старуха заждалась. Зловредная старуха. Не вернусь к утру домой — голову снимет. Не задерживайте меня, други. Наступит следующая ночь — сам приду». «Нашел глупых! — разозлился Одноглазый. — Так тебе и поверили. Давайте отнимем у него самую нужную вещь — как олень прибежит». Пристали духи: «Какая вещь у тебя — самая нужная?» Я смекнул кое-чего. «Все берите, — говорю, — и рубашку, и штаны, и лук, и стрелы, и нос, и уши — только шишку не трогайте…» «Ага!» — обрадовался главный дух. Фьють! — и открутил шишку. Да так ловко, что хоть бы чуть заболело.

— Ну?

— Ну, отправился я в становище. Духи провожать пошли, чтоб зверь не напал. Дома — гам, гвалт. Где был, где шишка? Я рассказал — так итак. Приехал старик из саков заречных. У него тоже шишка была, только на правой щеке. Показал я ему дорогу. Помчался заречный в чангалу, вскарабкался на дерево. Ждет. Вот и духи явились.

— Ну?

— Опять пустились они в пляс. Одноглазый кричит: «Старик, ты здесь?» «Здесь». «Слезай, без тебя скучно». Пляшет заречный. Но когда у них, заречных, путный плясун попадался? Ворочался, ворочался, словно коряга в узком протоке, — надоело Одноглазому. «Не ладится у тебя сегодня, дед, говорит, — дрянь ты, старик, — говорит, — убирайся отсюда, пока жив, говорит, — да шишку свою не забудь». И прилепил мою шишку к левой щеке заречного. Была у человека одна шишка — стало две.

— Ну? — Спаргапа, разинув рот, смотрел на отца, ожидая продолжения.

— Ну и все. — Белый отец не выдержал и расхохотался. Его поддержали десятки здоровенных глоток. И лишь тогда догадался юный Спаргапа, что его просто дурачат. Догадался — и обиделся.

Ночь. Охотники, выставив охрану, улеглись на попонах, разостланных у огня, а кое-кто прикорнул и прямо на траве.

Пламя костра постепенно сникало, опадало к земле. Вслед за отступавшим светом на поляну двинулся влажный мрак. Он тихо выплывал из-за кустов, осторожно сжимая круг и все тесней охватывая уменьшающийся бугорок огня.