Александр Дюма - Жизнь Людовика XIV

Дворец был объят ужасом. Граждане стреляли постоянно, и весь шум заставлял опасаться страшного кровопролития. Бунтовщики близко подходили ко дворцу, так что пришлось расставить вокруг него часовых в десяти шагах один от другого. Королева не смогла заснуть всю ночь, а для министра народные угрозы не были тайной, поэтому он не раздевался и постоянно был готов сесть на лошадь. Один караул стоял у ворот его дома, другой — в комнатах, а кавалерийский полк ожидал кардинала в Булонском лесу, чтобы сопровождать его в случае необходимости выехать из Парижа. Один итальянец, состоявший на службе у кардинала, сказал на следующий день г-же Моттвиль, что даже за владение французским королевством он не захотел бы провести еще ночь, подобную той, какую он провел со своим господином.

На следующий день всякие бесчинства усилились. Мятежники громко кричали, что пошлют за герцогом де Бофором и сделают его своим предводителем. Пробило 9 часов — Бруссель не появлялся, мятежники распалялись, бунт распространился по всему городу, королева и Мазарини собирались уже бежать. Наконец, в 10 часов угрозы и проклятия сменились восторженными криками — прибыл Бруссель. Народ понес Брусселя на руках, разрывая протянутые через улицы цепи и круша баррикады. Советник был принесен в собор Парижской Богоматери, где было пропето «Тебе Бога хвалим». Однако Бруссель, смущаясь тем, что стал причиной такого возмущения и беспорядка, не дождался окончания молебна, украдкой вышел через маленькую дверь и побежал домой, удивленный народной любовью, о которой до сих пор и не подозревал.

Действительно властитель города, парламент, имея в своей власти короля, королеву и министра, издал следующий указ:

«Парламент в общем своем заседании сего числа, выслушав городского голову относительно данных ему приказаний вследствие бунта, происходившего третьего дня, вчера и сегодня утром, выслушав также королевского генерал-прокурора и приказав, чтобы все цепи и баррикады, устроенные гражданами, были убраны, предписывает всем разойтись по своим домам и возвратиться к своим прежним занятиям. Дано парламентом 28 августа».

Через два часа баррикады были уничтожены, цепи сняты, лавки и магазины открыты, и Париж казался таким спокойным, словно все, что совсем недавно происходило, было только сном.

За несколько дней до этого Мазарини заявил, что члены парламента суть не что иное, как школьники, которые швыряют камнями (frondent) в парижские каналы и которые разбегаются во все стороны, как только увидят гражданского губернатора, и снова собираются, когда он удалится. Эта острота очень оскорбила парламентариев, а поутру, в день баррикад, советник Барильон публично исполнил следующий куплет одной модной песенки:

Сегодня поутру

Дует ветер из Фронды;

Я думаю, он

Грозит Мазарини.

Сегодня поутру

Дует ветер из Фронды.

Куплет был весьма удачен, и если сторонников двора называли «мазаринистами», то приверженцев парламента стали именовать «фрондерами». Коадъютор и его друзья, которые, как мы видели, организовали мятеж, приняли это наименование и стали носить на шляпах тесьму в виде пращи. Слово «Фронда» вошло в моду — в булочных стали печь булки a la Fronde, появились a la Fronde шарфы, платки, перчатки. Имя, под которым возмущение должно было быть внесено в летописи, нашлось.

Трехдневный бунт и все за ним последовавшее сделали для королевы пребывание в Париже невыносимым, и при первом удобном случае она пожелала оставить его. Под предлогом подновления и переделок в Пале Рояле король, королева, герцог Анжуйский, у которого только прошла оспа, и еще не оправившийся от испуга кардинал Мазарини удалились в Рюэль, поскольку Сен-Жермен был в это время занят английской королевой Генриеттой.

В иных обстоятельствах это не показалось бы странным. Был месяц сентябрь, и почему бы королю, королеве и принцу не иметь желания провести несколько дней за городом. Однако их отъезд имел вид бегства. В 6 утра король сам сел в карету и поехал с кардиналом за Парижскую заставу, а королева, как говорит г-жа Моттвиль, желая показать, что имеет более других мужества, оставалась некоторое время в городе, съездила в монастырь францисканцев на исповедь, посетила в Валь-де-Грасе своих добрых монахинь, простилась с ними и только затем выехала в Рюэль.