Владислав Глинка - Судьба дворцового гренадера

— Что вы, Андрей Андреевич, Каин я, что ли?

— Ну, ну, пошутил… А вот и наше палаццо, где Варвара Семеновна у калитки. Сейчас будет нас обедом потчевать.

— Так мы же оба обедали.

— Знаешь поговорку: палка за палкой плохо, а обед за обедом хорошо. Не будем ее огорчать.

«Палаццо» оказалось большой избой из двух комнат с людской и кухней. Правда, обед на обед вышло вполне хорошо, по крайней мере Иванову, прошагавшему верст шесть-семь. Но даже запахи вкусных блюд порой перебивал аромат цветов на клумбах под окнами. А после обеда Варвара Семеновна сказала:

— Ведь я по привычкам помещица. Кабы не служба Андрея Андреевича, разве бы в городе жили? Вот погляди-ка, какие у меня кормушки птицам устроены. И ежика ручного как позову, сейчас вылезет. Фыря, Фыря, Фыря!

И правда, из кустов выкатился еж и направился к Варваре Семеновне, которая подставила ему блюдце с молоком.

— Так ежели тебе самому, друг любезный, сюда прийти недосуг, — сказала госпожа Миклашевич, — то пришли в любой день жену с дочкой. Что все средь камней да дворцов?

Иванов добрался домой, когда Маша и Лизавета давно спали, и Анна Яковлевна начала уже тревожиться. Когда, по обыкновению, рассказал все по порядку, она сказала:

— Андрей Андреевич человек знающий, так что пусть так и криводушничают… А вот нам бы на будущее лето вроде такого домика сыскать. Наверное, с генералов-то дорого берут. А я у мастерицы нашей бывшей спрашивала, которая за чиновника вдового вышла, так у Лесного корпуса за полсотни в лето избушку — комнату с кухней — сымают. Ему, правда, далеко в должность ходить, а место, сказывала, — сосны да песок кругом. Вот бы и нам такое…

— Коли разбогатеем, обязательно снимем, — ответил Иванов, которому самому всю обратную дорогу мерещилось, как Маша, присев на корточки, разглядывает Фырю.

— Составили бы с Федотом рапорт насчет твоего отпуска, — сказал полковник Иванову, встретив его во дворце. — Тут надо чего-нибудь почувствительней. К примеру, что, надеясь прослужить в роте, доколе угодно попечительному начальству, унтер Иванов озабочен, однако, судьбой жены и дочери, о приданом коей обязан пещись, а посему вознамерился приобресть в собственность столько-то душ. Ну, и в сем роде узоры. Сочините?

— Постараемся. А велик ли весь рапорт должен быть?

— Не больше странички. Его сиятельство долгих не любит. Нечего, говорит, казенную бумагу зря переводить.

Придя в канцелярию, унтер передал Федоту слова полковника. Суть дела он рассказал писарю раньше, у себя за воскресным пирогом.

— Что ж, «эта службишка не служба», как говаривал Конек-Горбунок, — сказал Федот. — Вот придете со смены дежурных, и прочту вам бумагу, набело переписанную.

— Зачем набело? Вдруг полковник что переменит?

— Ничего не станет менять. Хотите об заклад побьемся? Разве Петух заведет свою польку, так что перевру.

Действительно, через час под рапортом полковник уже вывел подпись и сказал унтеру:

— В понедельник в Царское повезу, где сейчас тихо, государь на маневры в Курск уехал. А ты, Иванов, в тот день свечку Петру и Павлу ставь, чтобы князь в добром духе случился.

В понедельник унтер дежурил, свечи ставить не бегал, но очень тревожился. Ежели отпуска не дадут, надо в отставку идти, все исполнить и опять за щетки, с плохим-то глазом!..

С такими мыслями вышел из Шепелевского дома около четырех часов — время приезда полковника из Царского. Посмотрел на редких прохожих и еще более редкие экипажи — с Миллионной почти все господа с двором или по поместьям… Да, доходнее здешней службы не сыскать… Разве камергер возьмет с Красовским по имениям ездить, бурмистров проверять. Такое за счастье почтешь, когда к пенсии в треть основного жалованья подспорьем щетки останутся по шести гривен за штуку… Ежели не разрешат, придется идти в отставку, хоть в следующую осень, когда десять лет в роте стукнет и пенсия удвоится. Значит, на год выкуп отложить?.. Ох, половину пятого пробило, надо смену вести и Тёмкина просить полковника постеречь, хотя службе писаря в четыре часа конец.

Когда Иванов возвратился, Качмарев, стоя в канцелярии, отряхивал пыль со шляпы и строго посмотрел на вошедшего.

— На, получи, — сказал полковник, передавая папку стоявшему навытяжку писарю. — Здесь унтера Иванова судьба сокрыта… — И вдруг, не выдержав роли, улыбнулся и сказал: — Разрешены тебе все три месяца, раз до сих пор николи отпуска не брал. Однако, как всегда, князь поворчал: «Не успеют в благородия выползти, а уж хутора подавай, а потом деревни. Ты гляди, Качмарев, чтоб в отставку раньше шестидесяти не просился… Пусть истинно в приданое дочке покупает…» А сейчас читай, Федот, какую надпись учинили. Я очки не хочу доставать.