Владислав Глинка - Судьба дворцового гренадера

Оказалось, что с дамами, как и с солдатами, полковник «за словом в карман не лезет». Плавно и неторопливо он представил Иванова как самого исправного в службе и трезвого из вверенных ему ста гренадеров, отобранных из всей гвардии, который к тому же хорошо грамотен и ежели не в сем году, то в будущем при первой вакансии будет произведен в унтера дворцовой роты, что равняется прапорщику армии со всеми правами для него, супруги и будущих деток. После же сего, бог даст, пойдет и выше, чему примером он сам, ныне гвардии полковник, самому государю известный, а ведь начал службу рядовым солдатом.

От такой речи, подкрепленной полупоклонами в сторону дамы и звяканием шпор под креслом, Амалия Карловна расцветала на глазах, как поблекший было цветок под струей свежей воды. Она все слаще улыбалась и повторяла: «О да, mein gnadiger господин полковник und Ritter! [2] Мой уважаемый… и кавалер (нем.). Если вы сами как сват…»

А Качмарев уже перешел к истории защиты тогдашним конногвардейцем девочки, которую преследовал сластолюбивый старик, описал приход их вместе к ее живущим скромным ремеслом родителям и затем, как счел всех погибшими и служил панихиды, проливал скупую солдатскую слезу о потонувшей невесте… И вдруг, в пятую годовщину бедствия, у той самой могилы…

Во время этого рассказа Амалия Карловна сначала только умилялась и приговаривала:

— Oh, oh, ein Held… [3] О, о, герой… (нем.) Да, я знай Kinderspielsachen [4] Детские игрушки… (нем.) .— Потом сочувствовала: — Sie sind zusammen versunken [5] Они потонули вместе… (нем.) , бедняжки… — И, отложив веер, прикрывала глаза кружевным платком. А еще через две фразы полковника простонала в пространство: — Дайте скорее einen großen Taschentuch! [6] Большой носовой платок… (нем.) — И, уже рыдая, бурно колыхала всем изобилием, что выступало сверх тугого корсета.

Наконец сквозь вздохи и всхлипы она приказала позвать Annchen.

Анюта вошла с лицом в цвет обивке мебели гостиной, но, сделавши Качмареву реверанс, которому обучила ее Амалия Карловна, негромко, но твердо сказала, что слышала сказанное господином полковником, все как есть правда истинная и что ни за кого, кроме Александра Ивановича, идти не хотела и вовек не захочет.

Так вышло, что через час после начала визита полковник и гренадер покинули Пантелеймоновскую. А после обеда Иванов, уже в фуражке и шинели, снова появился у дома Меншуткина, чтобы увести гулять нареченную. Гостеприимная Амалия Карловна приглашала их остаться в одной из комнат мастерской, куда подадут кофе и кухены, но Анюта ответила, что хочет познакомить жениха с дальними родственниками на Выборгской. Когда же шли по Пеньковой улице, призналась, что родичей тех совсем не почитает, раз после смерти родителей, узнавши, что ей ничего не досталось, прямо высказали, чтобы не вздумала приходить каждое воскресенье, хотя живут вполне достаточно.

Тут Анюта запнулась было, но, должно быть решив ничего не скрывать от жениха, продолжала:

— И, чтобы от дома меня отвадить, сказали, что раз на свояченице жениться нельзя, то будто грех большой состоял в житье папеньки с тетенькой под одной кровлей невенчанными… — Анюта остановилась и, посмотрев в глаза Иванову, спросила: — Так почему же, пока живы были, нас приглашали и в гости к нам не реже хаживали?! Понятно, после таких слов я к ним ни ногой, а тетеньке покойной за ласку и заботы навеки все равно благодарна.

— И правильно, Анютушка, видно, дрянью расчетливой оказались, — поддержал ее Иванов. — А мы батюшку твоего с тетенькой одним добром поминать станем. — Он мельком вспомнил виденную в мокром подвале единственную пару венчальных свечей. Второй, значит, и быть не могло…

Прошли немного молча, и Анюта, успокоенная его сочувствием, продолжала рассказывать, что госпожа Шток хотя чужая и немка, но оказалась в горе куда добрей. Нынче еще напомнила, что у ней деньги Анютины на сохране и свадьбу за свой счет хочет справить. А придумала такую неправду ей ответить на приглашение, раз хочет с Александром Ивановичем без чужих поговорить, что там никак невозможно — мастерицы и девчонки все бы подслушали, как утром меж собой спорили, так или этак она хозяйке вчера про жениха объявила. Хоть за неправду и стыдно, а другого предлога не придумала.

До сумерек бродили они мимо лачужек и заборов лесных складов по набережной Малой Невки. Несколько раз присаживались отдохнуть на скамейки ночных сторожей, где гренадеру удавалось погреть в своих руках Анютину руку, и опять шли рядом куда глаза глядят, рассказывая, что случилось за прошедшие годы и сколько каждый думал о другом. Со смехом жевали черствые крендели, грызли леденцы и яблоки из мелочной лавки и были счастливей, чем в Екатерингофе, оттого что становились все ближе.