Владислав Глинка - Судьба дворцового гренадера

Наступило короткое молчание. Поручик, очевидно, соображал, как повести дело дальше.

— А какие цены на людей вам сообщили? — спросил он.

— На здорового работника восемьдесят рублей серебром, на бабу таких же качеств — пятьдесят, на стариков и детей — десять — двадцать рублей, — ответил Иванов.

— Та-ак-с, — протянул Вахрушов. — Хотя цены занижены, но посмотрим допрежь всего, что за семейство, сколько в оном и какого возраста душ. Я не то что Иван Евплыч, торговать людьми не в моих правилах, но бывают случаи… — Он встал, подошел к бюро, отомкнул его ключом, достанным из кармашка где-то на груди: — Вот-с купчая крепость от февраля двадцать пятого дня сего года. Семейство Ивана Ларионова, не так ли? — Он подсел к столу, отодвинул свою чашку и разложил бумаги.

Иванов вынул из шляпы записку с ценами вместе с письмами и положил около своего прибора. Вахрушов покосился на них.

— Это что же-с?

— Письма к господину губернатору от покровителей моих на тот случай, ежели с вами сойдемся в ценах и понадобится, чтобы без задержки выполнили сделку в гражданской палате.

Поручик не выдержал:

— Позвольте полюбопытствовать, от кого-с?

Иванов прикрыл их рукой:

— Зачем же, Николай Елисеич? Выйдет, будто я именами сановников козыряю. Прежде ваше слово…

— Ну что же, за тех, кого по восемьдесят назвали, я менее ста взять никак не могу.

— Так ведь сотню за рекрута безупречного девятнадцати лет дают, а тут один всего такого возраста, брата моего Сергея внук, а остальные двое — братья мои, возрастом за пятьдесят, и племянники тридцати пяти и тридцати трех лет. Возможно ли их с рекрутами равнять? — возразил Иванов.

— Вам ли не знать, Александр Иванович, каких рекрутов часто в присутствие сдают? — усмехнулся Вахрушов. — А племянник ваш Михайло столь сметлив и телом здоров, что за него и двести рублей взять мало… Однако позвольте узнать ваши наметки. Я буду их себе записывать, чтобы после иметь суждение.

— Извольте-с. Иван Ларионов, родитель мой, хотя ему за семьдесят и в работу вовсе не годен, оценен мной в тридцать рублей, а матушка Анна Тихоновна, тех же лет, — в двадцать рублей; братья Яков и Сергей, оба под шестьдесят, — в пятьдесят каждый; женки Наталья и Домна — по тридцать рублей. Итого за два старших поколения всего двести десять рублей серебром. Дети последних Михайло и Сидор — по семьдесят рублей, Екатерина и Матрена — по тридцать, итого двести рублей. А самое младшее поколение из торгуемых, Яков и Агафья, оба семнадцати лет, — в шестьдесят и сорок рублей, вместе сто рублей. Итого двенадцати душам красная цена пятьсот десять рублей.

Вахрушов подвинул себе бумажку унтера и, приподнявши брови, спросил:

— Сие вы писали?

— Я-с.

— У вас отменно красивый почерк. Где обучались?

— Унтер один грамоте выучил, в ротной канцелярии упражнялся.

Вахрушов, вздохнув, покачал головой:

— Однако с сими ценами я никак согласиться не могу.

— Которая же вам неудобна?

— Да все против здешних обычных весьма занижены.

Унтер решил напрямик атаковать:

— Но позвольте спросить, Николай Елисеич, почем вы сами покойному родственнику платили?

Господин Вахрушов насупился:

— Моя покупка совсем иное-с. Именно по родству все шло. Так ведь и сказано в купчей: «Продаю племяннику моему поручику Вахрушову», — он ткнул в бумагу перстом. — А мы с вами в родстве не состоим.

«Кажись, испортил все дело», — подумал Иванов с огорчением.

Но собеседник его уже овладел собой:

— Однако хочу полюбопытствовать, от кого же сии письма к господину губернатору?

— Извольте-с. На каждом внизу проставлено имя и чин писавшей особы. Но я крайне ихние печати оберегаю, чтобы в целости вручить. Сие от действительного статского советника Жандра, ныне ведающего канцелярией морского министра, а до того управлявшего военно-счетной экспедицией. Второе — от действительного же статского советника Жуковского, воспитателя наследника-цесаревича. Третье и четвертое — к генералу и генеральше от флигель-адъютанта Лужина, который был шафером на свадьбе господ Зуровых. Пятое — от генерал-адъютанта князя Белосельского-Белозерского и шестое — от камергера Пашкова, богатейшего помещика и в прошлом сослуживца господина Зурова.

Вахрушов внимательно просматривал надписи на конвертах и печати, после чего сказал с выражением сожаления:

— Письма сильны-с. Но цены, вами объявленные, все же низки.

— Они вполне согласованы с теми, что сообщены из сих мест господину Жандру, который вел переписку с предводителем, а также названы мне в Туле в губернаторской канцелярии, — возразил Иванов, подумавши при этом: «Врать так врать!», и добавил: — Также руководствуюсь капиталом, каковым располагаю на покупку не только сих душ, но и надела их в одиннадцать десятин, строений, скотины и прочего имущества.