Аркадий Савеличев - Столыпин

Столыпин немного рассеялся от хороших оперных голосов и уже начал забывать о своей какой-то непонятной тревоге.

Так прошли два акта лукавого «Сказания». В очередном антракте публика повалила к туалетным комнатам и буфетам. Столыпин подошел к парапету оркестровой ямы, чтобы поговорить с министром двора бароном Фредериксом, который почему-то не смог предоставить ему место в царской ложе.

– А вы все с портфелем, Петр Аркадьевич?

– Да ведь дела, барон. Не таскать же мне бумаги по карманам, – смутился Столыпин, оставляя заветную папку в кресле.

Но они не успели и двумя словами перекинуться. Когда проход опустел, из восемнадцатого ряда встал черноволосый молодой человек и направился к первому ряду. Фрак на нем сидел отлично, но правый карман брюк почему-то оттопыривался. Франт прикрывал карман театральной афишей.

«Сейчас он начнет стрелять», – уже с уверенностью подумал Столыпин и тут вспомнил, где он еще раньше встречал этого человека. Сомнения быть не могло: на петербургской водопроводной станции. Там на нем не было фрака. Но лицо очень характерное: самоуверенное и что-то высматривающее. Столыпин невольно сделал шаг к своему креслу, чтобы взять оставленную там папку.

Барон Фредерикс посмеялся:

– Да бросьте вы ваши бумаги! Поговорим уж лучше о женщинах?

Но о женщинах поговорить не успели.

Молодой человек, дойдя до второго ряда, остановился в двух шагах. Лицо его исказила гримаса страха, жалости и какой-то внутренней боли. Он отбросил уже ненужную афишку и потащил из кармана браунинг.

Столыпин снова сделал шаг к своему креслу, понимая, что не успеет дотянуться до заветной папки. Его мощная фигура загораживала взгляд барона Фредерикса; тот из-за спины не видел, что делается в проходе, и повторил:

– Так поговорим о женщинах?

«Поздно, барон!» – подумал Столыпин, выпрямляясь в полный рост и глядя в черный зрак браунинга. Тот дважды выстрелил прямо в упор. Вскинутая рука оказалась последней защитой.

Глаза еще видели, как стрелявший стремительно убегает по проходу к дверям.

Глаза же подсказали: «Гляди, что с тобой сделали!» Одна из пуль пробила Владимирский крест, другая задела кисть так и не защитившей руки.

Кровь расползалась по белому кителю.

Чей-то громкий крик:

– Господа, государь жив!

Новые крики.

Женские вопли.

Матерная брань…

Кричи не кричи, а черное дело уже превратилось в дело красное. Следовало достойно его завершить. Вот так: положить фуражку и перчатки на барьер, самому расстегнуть китель, снимал его уже кто-то другой.

Еще необходимый жест давно простреленной, а сейчас добитой правой руки: перекрестить царскую ложу, вход в которую ему сегодня закрыли. Но все равно: «Прости их, Господи!»

Убийцу уже хватали офицерские руки, и запоздало взметнулась чья-то обнаженная сабля… Под бодренький очередной крик:

– Гимн! Гимн!

«Боже, царя храни!..»

Столыпин был в сознании, когда его перевязывали под молитву:

– Господи, спаси люди твоя!

Сознание не оставляло его и в карете «скорой помощи», и в клинике Маковского, на Малой Владимирской улице. Кажется, он даже вслух шептал:

– Оленька, милая, прости меня… детки, простите отца!..

Петр Аркадьевич Столыпин умер 5 сентября 1911 года, как и положено при закате жизни – вечером…

Он знал, что будет непременно убит. Когда вскрыли завещание, его рукой было написано: «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют».

Поэтому и похоронили его в Киево-Печерской лавре, рядом с могилами Искры и Кочубея – двух великих страдальцев Петровской эпохи.

Императора Николая II на похоронах не было. Праздничные мероприятия продолжались как ни в чем не бывало. Власть предержащим и в головы не пришло их отменить или хотя бы подкорректировать из уважения к величайшей трагедии. Государь на эти дни уехал в Чернигов. Правда, некоторые царедворцы говорили, что он хотел было возглавить похороны своего великого реформатора, да жена Столыпина его не пустила…

Это царя-то?!

Николай II вскоре отбывал на отдых в Ливадию. Какие похороны, какие слезы?!

Через некоторое время после похорон Коковцев, назначенный председателем Совета Министров, в беседе с императрицей с сожалением упомянул о своем предшественнике. Александра Федоровна бесцеремонно оборвала:

– Верьте мне, не надо жалеть о том, кого не стало. Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое назначение. Если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был уйти, так как ему нечего больше исполнять.