Аркадий Савеличев - Столыпин

А понять хотелось. Да без понимания новых веяний и реформу дальше творить было невозможно.

Под осень он и призвал к себе на разговор одного из самых доверенных министров – Александра Васильевича Кривошеина.

– А скажи-ка, дорогой, не заговорили ли мы своими речами нашу дорогую реформу?

– Дорогую – это верно. Крестьянский банк уже на 95 процентов оплачивает выкуп земли. Где, в какой стране это бывало? – Кривошеин говорил спокойно и уверенно. – Дураки нас не понимают, Петр Аркадьевич. Почему? – Столыпин, конечно, знал ответ. – Не могут понять и осмыслить цифры всеобщего прироста. Хлеба мы продаем уже почти на миллиард рублей. Доход от масла вдвое превышает доходы от сибирского золота. И так с картошкой, с ячменем, из которого вся Европа варит пиво. Доходы от сельского хозяйства неизбежно перетекают в промышленность. Опять я спрашиваю: где за эти годы прирост промышленного производства составил почти девяносто процентов? Европа в панике: население наше выросло на тридцать с лишним миллионов человек! Не с пустых же щей, а, Петр Аркадьевич?

– Не с пустых, Александр Васильевич. Кажется, мы заелись.

– Ну беда невелика.

– Велика зависть. Вот я читаю ведущих европейских экономистов. Они не просто в панике – они в ужасе. Если, мол, так дело пойдет, то через сорок лет…

Кабинет в Елагинском дворце – это не министерские, тем более не думские говорильни. Здесь всего две головы, сдвинутые над бокалами доброго кубанского «Абрау-Дюрсо». Можно не хитрить, не заниматься экивоками. Столыпин болел, почти два месяца провел в Крыму. Пятидесяти нет, а уже грудная жаба. Отсюда и вполне понятная тяга к легким крымским винам. Под них легко думается о будущем. Сорок лет…

В Германии будет 105 миллионов.

В Австро-Венгрии 82 миллиона.

В Англии 62 миллиона.

В Италии 45…

Во Франции 43…

Европейские страны, вместе взятые, всего 336…

Ну а в России к тому времени будет 344 миллиона работников… и солдат, солдат!

Не стоит забывать и мудрого Михайлу Васильевича Ломоносова. Вот эти его слова:

«Богатство России прирастать будет Сибирью».

О Сибири они с Кривошеиным думали в молчаливом единодушии. План зрел все лето, но… бесконечные дрязги и бесконечные бои с дураками. Дались им «столыпинские галстуки»! Да и «столыпинские вагоны»!

Но сейчас можно было скрестить бокалы:

– Едем, Александр Васильевич?

– Едем, Петр Аркадьевич! Но не в «столыпинском вагоне»?

– Как знать…

Первый именной вагон они встретили в Кургане. Из Москвы выехали ночным поездом еще 19 августа, но ведь даль какая!..

Только 22-го министерский вагон, прицепленный к сибирскому экспрессу, остановился на берегу Тобола. Поездов было немного, пути насквозь просматривались. И надо же, на запасном стоял эшелон с переселенцами!

За дальними запасными путями горели костры. Слышался коровий мык. Лошадиное ржание. Сквозь животные голоса пробивались и голоса человеческие. От главного перрона не поймешь – ругаются или смеются. Да и не дадут спокойно попить утренний кофе. Как они с Кривошеиным ни снижали чины, железнодорожная разведка – незаменимый теперь соглядатай-телеграф! – впереди их шла, доносила, кто едет в прицепном вагоне. Конечно, в целях безопасности не в хвост его ставили – в гриву, но все равно: главный. Кроме крестьянских дел, у премьер-министра была и сугубо политическая цель: подвигнуть нерасторопных российских чинуш, чтоб они побыстрее заканчивали выход в Тихий океан. Не так давно отгремел позор японской авантюры – когда начали войну при недостроенной дороге и при полной чиновной безалаберности, покровительствуемой великим князем Николаем Николаевичем. Столыпин далек был от генеральских авантюр, но понимал: без дорог не только половину Сахалина – половину Дальнего Востока потеряем. Это было его тайным желанием – напрямую поставить вопрос о скорейшей достройке Амурской дороги.

Пускаясь в этот рискованный путь, он очень надеялся на поддержку сибирских губернаторов… А пока на запасных путях горели костры. Дружественно и умиротворенно. Русский человек – тот же цыган: вечный переселенец-скиталец. Приспособится к любым дорожным передрягам. Он спросил влетевшего в вагон, с рукой у железнодорожного козырька, отнюдь не робкого начальника станции:

– Сколько стоит переселенческий состав?

– Двое суток, ваше высокопревосходительство.

– Плохо, начальник. Мало что люди – там еще и скот.

– Плохо, ваше высокопревосходительство. Но я не могу подменять начальника дороги. Не могу изменять график движения.