Аркадий Савеличев - Столыпин

– Да слышали мы, барин, эти сказки, слышали, – первый вмешался. – Да как чиновникам верить?

– Неуж разворуют?

– Всенепременно!

– Но вот я чиновник. Неуж на вора похож?..

На такие вопросы никакой мужик не стал бы отвечать. Минутный разговор сам собой кончился. Литовки опять зашоркали по камням и песку.

Вот и поговори о делах крестьянских!

Разобиженный чиновник Столыпин в свою сторону отвернул. Наташа встретила его заливистым смехом:

– Славно помещик Ленин разговаривал с мужиками!

Про наивного помещика Ленина они не раз читывали в семейном кругу. Но вот поди ж ты!.. Что хорошо на бумаге, то на приморских краях плохо выходило…

– Доча, не говори маман о нынешнем сенокосе. Нам и без того влетит на коврижки.

Девочка все поняла с полуслова.

– Да, я бы и без твоей просьбы ничего не сказала. Зачем зря маман сердить.

Но маман все равно рассердилась. Выйдя вечером у парадного подъезда Елагинского дворца, они нашли Ольгу под колоннами, в шезлонге, с мокрой тряпкой на лбу и в окружении встревоженной челяди. Тут же и семейный доктор толкался, повторяя:

– Все хорошо… все ладненько будет…

Столыпин посчитал нужным и сам это повторить:

– Все хорошо, Оля. Дочка прекрасно отдохнула.

Сметливая девочка поддержала отца:

– Я так рада тебя видеть, мама!

Но они оба видели ее какую-то упрямую обиду…

Очередная Дума, по счету уже третья, только для завистливого ума могла считаться «Столыпинской». Но разве царь – не человек? Все, кто мог, вдували в «высочайшие уши» мысль: «Два царя! Разве это возможно?!» Между Царским Селом и Елагинским дворцом, патриархальным прибежищем Александра III, сложились странные отношения; государь без особой надобности не приглашал к себе председателя правительства, а коли тот уже сам по необходимости напрашивался, то слишком усердно и показушно для придворных хвалил усмирителя еще недавно вздыбленной России:

– Я рад, Петр Аркадьевич, что у вас все так славно получается! Что цари? Они только царствуют, а правите Россией вы, мой незаменимый сподвижник!

Хуже всего то, что Николай II произносил такие громкие слова всегда в окружении придворных. Словно оправдывался перед кем-то. Но перед кем?..

Льстившая Столыпину ранее государыня теперь, бывало, проходила мимо, как бы не замечая и сбивая с мысли. А каждую мысль он вынашивал долгими вечерами на Елагинском острове, за колючей проволокой вкруг ограды и под охраной полицейских «селедок». Хотя что «селедки»? При всем кажущемся революционном затишье у террористов оставались бомбы, браунинги и даже пулеметы. Не стоило забывать, что они одинаково стреляли в чужих… и своих. Провозглашая национальную идею, ограничивая думскую вакханалию грузинского землячества и польского «коло», которые умудрялись проводить от своих округов десятки депутатов, без единого русского человека, – Столыпин некоторое время закрывал глаза на ответную реакцию «Союза русского народа». А там во главе были петербургский градоначальник Лауниц и дворцовый комендант Дедюлин. Вроде бы все логично. Он сам провозглашал: «Русская Государственная Дума должна быть русской и по духу». Но он не думал, что его мысль доведут до глупости! Ведь там дальше было: «Иные народности должны иметь в Государственной Думе представителей нужд своих…» Нигде же не говорилось, чтоб вообще «не допущать». Но поняли-то как? Первый удар – по революционерам, второй – по премьер-министру. Мол, тоже хорош. Не туда Россию ведет. Следовательно, заодно с революционерами. Лауниц наедине подговаривал Герасимова, только что возведенного в генералы. Более того, требовал передать все права на петербургскую полицию. Герасимов как мог отбивался. Но ведь за Лауницем стоял весь старческий царский двор во главе с его комендантом. Он мог не церемониться даже с генералом Герасимовым. Под опекой «Союза русского народа» стали создавать свою полицию. Дружины, подпольная сыскная сеть, те же пулеметы, что были и у революционеров; частью их крали из воинских частей, частью брали у темных перекупщиков.

Значит, пулеметы – на пулеметы?

Столыпин вызвал градоначальника для объяснения. В резкой форме высказал:

– Делами государство занимаюсь я, делами полиции – полковник, теперь уже генерал, Герасимов. Ваше дело – исполнять мои предписания… и законы российские. Извольте сдать пулеметы и распустить свои черносотенные дружины!

Так Лауниц, наравне с другими узколобыми, стал злейшим врагом Столыпина: многое он успел, да еще с помощью дворцового коменданта надуть в царские уши, пока сам не попал под бомбы на одном из торжеств вместе с генералом Герасимовым и задержавшимся на пару минут Столыпиным… Лауница смело бомбой. Герасимова лишь волной окатило. А Столыпину пришлось выслушать завернутый в шелка царский выговор: