Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Эй, генерал-поручик Иловайский! Выходи, расскажи народу…

Иловайский, поколебавшись, вышел:

— Чего вы хотите?

— О-о! Это мы тебе враз докажем!.. — и стали перечислять ему вины, и его собственные и всех предков его, кто в какие времена при власти бывал.

— Всю жизнь ты, собака, нас не защищал, а погублял!

— Ты чего это удумал, а? Ты куда нас загнать хочешь? Сам переселяйся!

Иловайский, которому к тому времени уже переслали указ с одобрением мероприятий Гудовича, головой качал, руками разводил:

— А что я могу сделать? Есть такое повеление…

— Покажи его нам!

Иловайский жестом позвал Федора Мелентьева:

— Прочитай им.

Мелентьев с опаской спустился с крыльца атаманского дома к казакам, развернул грамоту. Белогорохов его остановил:

— Погоди, Федор Андреевич, — и обратился к своим: — Ну что, братцы, дело серьезное, а мы с утра ничего не ели. Надо б нам подкрепиться, а потом и грамоту послушаем.

— Верно.

Пошли от атаманского двора на базар, а войсковому дьяку, Ухмыляясь, сказали:

— Ты, Федор Андреевич, никуда не уходи, жди нас, мы скоро придем.

Белогорохов с другими ребятами совещался, а остальные пошли на базар, вели себя тихо, за все платили.

Городовые казаки на них смотрели искоса:

— Чего вы тут забыли? Возвращайтесь…

Одни горькие пьяницы штрафованные, которых Иловайский загнал камень на Войско ломать для строительных нужд, поддакивали старообрядцам, которых среди пришедших было большинство:

— Это все Иловайский. Продал он Тихий Дон, в карты проиграл.

Иловайский в это время крутился-вертелся у себя в правлении, как на сковороде. Мелентьев, Курнаков и другие дьяки его еще больше накручивали:

— Гудович заварил. А нам расхлебывать…

— Не по обычаю…

— Беги в Атаманский полк, нехай караул придет…

— Мартынов и Луковкин отсиживаются…

— Отсиживаются? Меня подсиживают! Знаю я их…

Наевшись-напившись, мятежные казаки опять стали подступать к атаманскому дому. Толпа любопытных сопровождала их, а у крыльца уже собрались казаки Атаманского полка, готовые защищать Иловайского.

— Читай, Мелентьев!..

Мелентьев, ежась и оглядываясь, вышел читать. Перекрестившись, начал. Его слушали в молчании, но только он закончил: «…На подлинном написано так: Екатерина», как толпа перед атаманским домом взорвалась:

— Вы нас обманываете!

— Отымай «дела»!

Мелентьеву звонко дали в ухо. Он кинулся убегать. За ним погнались, догнали и повалили.

Командир караула из атаманцев выхватил саблю и, теснясь спиной к воротам, орал:

— Уймитесь. Стрелять велю!

Атаманцы, отпрянув, вскинули ружья.

— Стой, стой! Не стреляй! — кричал им из дверей сам Иловайский.

— Стой, братцы! — крикнул Белогорохов и вверх руку с шапкой поднял.

— Тут правды не добиться. Идем к непременному войсковому судье.

Отправились в Войсковую Канцелярию к Луковкину и Мартынову:

— Что вы с нами делаете?..

Мартынов в ответ:

— Ничего, братцы, не знаю, сам удивляюсь.

Луковкин стал рассуждать. Его спросили:

— С твоего ведома тот указ?

— Нет, — отказался, — ничего не знаю…

— Ну, не знаешь, так сиди.

Вернулись к Иловайскому. Тот сам вышел, стал просить:

— Ребята, как бы хуже не было. Возвращайтесь в полки. А я сам поеду в Петербург к самой царице, буду просить, чтоб переселяли по обычаю, по жребию.

— Нечего туда-сюда мотаться, — отвечали ему. — Там все равно правды нет. Без резону не езди, и мы тебя не пустим. А назад на линию не поедем, хоть сейчас нас всех велите побить.

— Чего ж вы хотите?

— Дай нам «билеты», что мы отслужили и по домам отпущены.

— Согласен, — взмахнул рукой Иловайский.

— Ордера о том в станицы разошли, что мы не беглые, а со службы идем.

— Согласен…

— Давно бы так!

Прибывшие понемногу успокоились. Порешили:

— Пишите билеты и ордера, завтра мы за ними зайдем, заодно знамена сдадим.

Едва бунтующие ушли, Иловайский собрал Гражданское правительство, послал за Мартыновым, за Луковкиным:

— Ну, что делать будем?

Мартынов руками развел:

— Гудович вытворяет. На святое замахивается…

— Вот-вот. А с нас спросят, — поддержал его Луковкин.

Старшина вся была недовольна: как же жить, как хозяйствовать, когда солдатский — не свой, не казачий — генерал, не спросясь Войсковой Канцелярии, такие вещи делает? И служилых, и семьи их, как скотину, с места на место гоняет?

— Заступиться бы надо за казаков…

— Заступись, а тебя потянут, как Ефремова!..