Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Через много-много лет престарелый Матвей Иванович рассказал, его первый биограф записал, а доверчивые историки пересказали следующую историю: «Когда донцы расположились на ночлег, к Платову подошел один из старых казаков и предложил ему прилечь ухом к земле. На вопрос казака, что слышит молодой полковник, последний ответил, что слышит шум, похожий на крик птицы. Опытный казак объяснил, что это действительно кричат птицы, но птицы кричат ночью тогда, когда бывают разложены огни и, судя по крику птиц на большом пространстве, огней должно быть много. Из этого казак заключил, что вблизи должно находиться много татар и что к утру надо ждать их нападения на транспорт. Платов и Ларионов немедленно распорядились устроить вагенбург, то есть род заграждения людей повозками и кулями с хлебом, и казаки засели в этом вагенбурге». Это Ф. А. Щербина, «История Кубанского казачьего войска», том 1.

Очень интересно. Мы знаем описание многих великих сражений, которым предшествует описание ночи перед боем, море разложенных огней, ликующие французы, тихий русский бивак… Но то, что разложенные ночью костры вызывают крик птиц, мы слышим впервые. Далее. Можно ли, припав ухом к земле, услышать далекий крик птиц? Можно ли услышать крик птиц, потревоженных огромных количеством разложенных костров, и не видеть зарева от этих костров?

Может быть, птицы действительно кричат, если ночью разложить много костров. Может быть, они в ту ночь кричали. Ведь рядом, совсем рядом стояла Едичанская ногайская орда, позже, во время боя, казаки простым глазом видели, «как из едисанских аулов бегали татары в ханское войско и обратно оттуда прибегали… которым ни в той, ни в другой стороне, как одно законникам своим не причиняли никакой обиды…» А Едичанская орда — это двадцать тысяч семей, двадцать тысяч костров в ту апрельскую ночь совсем близко. Светло было, как днем.

Огни эти Матвей Платов видел, но что же он услышал, припав ухом к земле?

Хитры были казаки и вместе с тем тактичны. Зная, как молод и самонадеян их полковник, как трудно уговорить двадцатилетнего мальчишку, делающего невиданную пока на Дону карьеру, проявить здравый смысл и не атаковать, а обороняться, они предложили ему самому послушать землю, а потом, когда он услышал гудение от топота многих тысяч копыт и какие-то странные скрипучие звуки, спросили его казаки, невинно улыбаясь, не напоминают ли ему эти звуки крик потревоженной птицы. Да, шла орда, и скрипели кибитки.

«А половцы неготовыми дорогами побегоша к Дону Великому: кричат телеги полунощны, рци, лебеди распущены…» Это «Слово о полк Игореве». Б. А. Рыбаков в своей работе «Петр Бориславич» в поиске автора «Слова о полку Игореве» писал: «Упоминание „телег“ отнюдь не случайно. Это не кибитки-„вежи“, в которых живут жены и дети, только обременительные в походах и сражениях. Это — конные повозки военного значения, в которых возили доспехи и запасы стрел».

Ничего не изменилось в степи за шестьсот лет. По скрипу телег, напоминающему лебединые крики, понял Матвей Платов, что крадется в ночи Девлет-Гирей со всем войском и всем обозом. Хан шел медленно, не отрываясь от обозов с запасом стрел, поэтому и решили казаки, что нападение будет утром. Просто биограф неправильно понял его, Платова.

«Если ехать с Дона по большому Черкасскому тракту, то вправо от него, там, где речка Калалах впадает с Большой Егорлык, на вершине весьма пологой и длинной покатости доныне заметны еще остатки земляного вала, за которым, по преданию, бились казаки и Платов с горстью донцов отражал нападение двадцатитысячного турецкого корпуса» (Потго В. А. «Кавказская война.» Т. I). Место это находится на севере современного Ставропольского края, возле границ Ростовской области. Чуть западнее, если пересечь границу Краснодарского края, на возвышенности берут свое начало речки Ея, Челбас, Рассыпная и сам Калалах.

Перед рассветом ушедшая вперед казачья разведка дала знать, что «валит силы татарской видимо-невидимо». Татары приближались стремительно и охватывали казачий лагерь со всех сторон. Исследователи единодушны, что казаки «не успели опомниться и сесть на коней», «растерялся даже более опытный Ларионов, бывший лет на десять старше своего товарища», казаки были «близки к панике». Платов же, естественно, не растерялся. Счастье его характера заключалось в том, что при всех своих лености и сибаритстве, при массе других отрицательных черт (ведь пишем мы не о Боге, а о человеке), в критических ситуациях был Матвей Платов хладнокровен и деятелен и действовал молниеносно.