Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Ниже Вёшенской, не доезжая до хутора, у Острова, поставил Василий плетеную хату, а солдатки из станицы за рубль серебром ее обмазали [196] Глиной. Плетеный каркас, обмазанный глиной — т. н. «турлучная постройка» — древнейший тип строений в степи. . Жил замкнуто, даже потаенно, из хозяйства держал одни ульи. Мало кто из хуторян видел его вблизи. Казаки перекинулись о новом поселенце парой слов на сборе — а там, глядишь, другие дела подоспели; бабий интерес держался дальше, но прошел и он; лишь босоногое племя, излазившее сверху донизу всю луку (речную излучину) и, как мухи на мед, липшее ко всему необычному, изредка набегало, кружило вокруг уединенного пустого подворья и смывалось, мелькая пятками, рассыпаясь меж ендов [197] Ендова — заросшее болотце в пойме реки, где поставил свою хату Кисляков. визгом и хохотом.

Весной стало известно, что прислали Кислякова обучать выростков фронту и другим артиллерийским премудростям, до того как их будут забирать в батареи. Тогда на плацу в Вешках его впервые и разглядели толком: невысок, плечист, подборист, и ножка под ним [198] Стопа по размеру. небольшая. На службе был он высокомерен и язвителен, молодых гонял до изнеможения. Когда впадал в раж, плац у него хороводы на игрищах напоминал. Двигался Василий, как плыл, а иной раз подскакивал к барабанщику из отставных и сам выбивал дробь и размеры. «Ох, быстёр!» — говорили праздные казачки, глядя на все его эволюции и вольты. Домой возвращался измотанный, после занятий спал сутками. Начальство его одобряло.

В мае собрали молодых с хуторов в станицу, чтоб в Черкасск отправить. Ученье — полтора месяца, из них две недели по фронтовой части. Из Черкасска переказали, чтоб не ездили, а занялись в станицах — пушек вакантных нет, свои на Кавказ отправили, а из Киева еще не дождались. И отдали молодых в лапы Кислякову.

Деды хуторские — к атаману:

— Наши с хохлами гребуют (брезгуют) служить.

— Не облезете, — ответил атаман. — Царский указ.

Деды уперлись:

— Наших запиши в Восьмую.

Да они и в Восьмой — хохлы, только по другим станицам живут.

Молодые по июньской жаре за малым Богу душу не отдавали. Выкатили им на плац хранившуюся в станице старинную чугунную пушку, и тягали они ее на себе.

— Резче, резче! — покрикивал Кисляков. — Лихости не вижу.

Алешка Заикин, молодой казак, как-то не выдержал и, оторвавшись от набившего руки лафета, огрызнулся:

— Ху, да заткнись, хохляра! Понаехало вас тут…

Кисляков, приволакивая правую ногу и поводя плечами, подошел и точным, выводящим из равновесия толчком в грудь уложил молодого на песок. Отошел по-кошачьи плавно…

С кантонистами хлопот не оберешься. Требовало высшее начальство с атаманов оженить их, «взять меры, чтоб они через женитьбу вошли в зажиточные семьи и, водворясь, имели возможность содержать себя в исправности для службы и упрочить свое благосостояние». Атаман затосковал: кому ж они нужны в зятья, кто их возьмет, разве что грех чей покрывать? Тоже сваху нашли….

Ближе к осени некоторые из кантонистов «по случаю женитьбы» с разрешения станичных правлений стали отъезжать с Верхнего Дона на Низ: Неруш из Вешек — в Кривянку, Меленчук из Казанской — в Мелеховскую, Григорий Никитин из Мигулинской — в Бессергеневскую. Родня припозоренного Заикина злословила:

— Какие ж это кантонисты? Это — хохлы низовские. По-проникли — враги — к нам в казачество, а теперь домой побег-ли. Он [199] Вот. и Кисляков скоро умотает.

Кисляков из станицы не уехал, хотя, похоже, ждал чего-то.

Перед зимой пришел приказ готовить в поход сразу три батареи — 7-ю, 8-ю, и 9-ю, чтоб сидели пока дома, но были готовы выступить в любой момент. Чумаков приказ понял буквально: всю зиму ходил по хатам, проверял, — никуда не отлучились? Заехал как-то к Кислякову в плохо топленную хату (хозяин вскочил с лавки, вытянулся):

— Магарыч с тебя. Указ пришел наделять вас таковских землей на равном основании.

Кисляков особо не радовался, но кварту медовухи начальству выставил. Атаман пить не стал, с собой забрал. Уходя, посочувствовал:

— Забыла про тебя родня…

Хмурый Кисляков промолчал.

…Время шло, подсудимые получали свое. Богу Богово — кесарю кесарево. Лишь над Степаном Алексеевичем следствие затянулось. Подбивал его старший член суда полковник Марушенко истцов удовлетворить, но Кисляков, упертый, как бык, лишь вздыхал и руками разводил:

— Какие деньги? Кто их видел? Наговор… Такой уж, Иван Власич, полк мне несчастливый попался.