Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Хан торжествовал. Кому-кому, а сам себе может признаться: он и не думал, что так молниеносно быстро возьмет верх. И над кем, над самими ромеями! Сколько их было здесь? Убитых нечего и считать, раненых — тем более. А пленных еще больше, а сбежавших, воспользовавшихся темнотой, и подавно. Нет, такое правителю кутригуров и во сне не могло присниться. Видит Небо: свои сотни, как были, так и есть, ромеев же ведут и ведут под кнутом. А еще соберут и доставят в лагерь многочисленные повозки, все, что на возах, заарканят оставленных на поле боя лошадей, сгонят скот, который должен быть пищей убитым и пленным сейчас ромеям. Кто мог ожидать, что за одну ночь привалит столько добра, упадут с неба такие дары? Однако и они меньше значат, чем доставленные в лагерь оба стратега — Сергий и Эдерман. Разбитые только что когорты император наберет среди своих многочисленных подданных, лошадей, что стали добычей кутригypов, тоже знает, где взять, как и скарб, что на возах. А стратегов не уступит, за стратегов начнет торговаться. Это и есть счастливый день, а в дне — возможность: изменить судьбу кутригурских родов, выторговать у императора, за пленных стратегов землю плодоносную, землю благодатную? А почему бы и нет? Или он, Заверган, не за тем шел сюда? Или ему будет нечем припереть императора к стене и сказать: или — или? Пленные могут подтвердить: не раз и не два хан стремился встать на переговоры, договориться о переселении родов своих, не оказывая насилия, уповая на милостивое согласие императора.

Эти мысли-утешения не оставляли юного хана кутригуров ни тогда, когда стоял на возвышении и следил за поверженным супостатом, за хлопотами кутригурских сотен в лагере поверженных, ни позже, когда возвращался оттуда в поселок, восседал в палатке и слушал отчет кметов или повелевал кметям. Он был не только удовлетворен, по-молодецки веселый и расположен к веселью — какой-то необычно щедрый и добрый с ними.

И кметы решились воспользоваться его щедростью.

— Хан, — сказали они. — Воины наши сражались с ромеями как туры. Много сил потратили и пота пролили, добывая себе славу, а родам благодать. Позволь им повеселиться по этому случаю.

Хан вспомнил поднесенное вино, разговор у костра.

— А уверены, что супостаты все повержены, что поблизости нет других стратегов?

— Откуда им взяться, хан? То вся сила, что сумел выставить против нас император. Пленные сокрушались между собой: теперь, говорили, кутригурам открыт путь до самых Длинных стен.

— Живности достаточно взяли?

— Больше, чем можно было ожидать. Лошадей тысячи, быков и коров тоже. Обо всем остальном, как и о бочках с вином, говорить нечего.

— Воины действительно заслужили отдых. И достойный. Но, однако, пусть отдыхает и веселится половина сотен, вторая половина будет, тем временем, внимательной. Через сутки будут веселиться те, которые охраняли, а бдить те, которые веселились. Чтобы не было нареканий, даю на это веселье неделю. Довольно?

Кметы встретили его повеление возгласами радости и удовольствия.

Пили ромейское вино и пировали с ромейскими женами день, пили-пировали и второй. Не оплошали и на третий, руководивший пиром Заверган, заметил: что вина, который взяли в ромейском лагере, и их жен, которые были в поселке и его окрестностях, оказалось мало. Его воины везли и везли из соседних поселков и вино, и жен и девиц, не разминулись даже с теми женами, которые отказались от греховного мира и отмаливали свои собственные грехи за монастырскими стенами.

Все это насторожило хана. Произвол подвыпивших может набрать такую силу, что трудно будет остановить его. И так, разве не видно? Повелевал: одни пейте-гуляйте, другие смотрите в это время. А где те, что следят? Все в пьяных группах и все — под хмелем.

«Надо положить этому конец, — остановился на мысли. — Вот только как? Созвать кметей и накричать за то, что забыли про повеление? А что хмельным крик? Не найдут, чем оправдаться?»

Даже верные забыли, что они верны, пили и веселились, как и все остальные.

«Надо начать с них», — решил Заверган и велел позвать к нему Коврата.

Тот не замедлил объявиться.

— Что-то случилось, достойный?

— Всем верным — на коней.

Стоял и молчал.

— А обещание?

— Разве я тревожил бы их, если бы не повеление Тенгри и обязанности?

Этого было достаточно: и Коврат испарился через минуту, и верные были посажены на коней и собраны вместе.

Когда выехал перед ними и присмотрелся, не мог не приметить: хмельные, и хорошо, а некоторые и недовольные тем, что положил конец их веселью.