Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

«А гнев тот? — вспомнила момент, когда застал ее с дочерьми за молением. — Не является ли он началом досадной размолвки?»

Уладила же вроде, а еще больше должна уладить, пока дождется князя из ромеев. Огнищанка ведь, стоит на княжеском месте за столом. Кто запретит ей пораскинуть мозгами и быть деятельной, вести в отсутствие князя так, как мог бы поступить сам князь, а то и лучше? Или не удивление было бы для него и не утешение, когда вернулся и увидел бы в действиях жены такое, чего не ожидал, о чем и мыслях не думал? Ей-богу, и удивление было бы, и утешение нешуточное. А радость растопила бы лед в его сердце и вернула бы ей князя таким, каким давно и надежно знает. Вот только с чего начать и как сделать? Соберет совет мужей и поинтересуется у них, чем опечален, что нужно сейчас народу тиверскому? А люди ратные знают, чем опечален люд? Или у них, упоенных добытой победой, не думают сейчас о его печали? Нет, она будет мудрее и созовет тех, кто ближе стоит к народу, собственно, сами есть народ: впряжет коней в повозку и поедет по окрестным селениям, побеседует с ролейными, старейшинами родов. Там выспросит все, что надлежит выспросить. «Помоги мне, Боже, — молилась. — Не на пагубные — на добрые дела нацеливаю мысли и намерения свои».

Была, как и до того, доброй и ласковой со всеми, однако проявила неожиданно для всех склонность быть властной. Побывав в селениях и выяснив там, как бедствуют жены мужей, павших на поле боя, повелела узнать в Черне и в окрестностях стольного Черна, сколько является их таких, затем позвала главных в княжеской рати мужей и спросила: гоже ли то, чтобы вдовы погибших тянулись вон из кожи на ролейной ниве, а мужи отлеживались тем временем в тени деревьев и уповали на то, что отработали свое на поле ратном? Может, следовало бы пойти в это жаркое время и встать в помощь тем, кто вон как нуждается в ней?

Кто будет противоречить, когда говорит такая, как их, княгиня и говорит дело? Согласились предводители сотен, откликнулись на их клич мужи, не говоря уже об отроках, и пошли сбавлять на общинных полях нагулянный на досуге жир. Жали, и составляли в копны, и лакомились яствами, которые готовили и подавали на стол вдовы. И неделю, и вторую, и третью так.

— Вы тоже идите, дочери, — сказала Злате и Милане тогда еще, как узнала: на княжеские уделы вблизи Соколиной Вежи также посланы жнецы, — Пусть челядь готовит яства и питье, угощать же мужей должны вы. Так велит обычай родов наших: самые вкусные яства не кажутся вкусными, если будут брать их не из рук хозяйки-огнищанки.

Дочери не противоречили… И откликнулись на ее слова охотно, и уехали. Поэтому и удовлетворилась мать послушанием, и успокоилась твердо. Однако ненадолго. Не сразу, погодя где-то, но не выдержала, наведалась и к Злате, и к Милане. Бросила взгляд на то, что делалось на полях, как дела у дочерей, и улыбнулась сама себе.

— Мне, вижу, нет необходимости вмешиваться, — сказала при всех. — Юные хозяйки без меня навели здесь порядок. Может, это только сейчас, при мне? — обратилась к тому из людей, который был недалеко от Миланы и поглядывал томно умилено на Милану.

— Что вы, матушка княгиня, — вступился за княжну. — Тут и до вас так было, и после вас, надеемся, будет не хуже.

— Помогай бог.

Сказала и уехала в обратный путь, ждать из ромеев князя. Уверена была: все идет, как надо, князь будет доволен ею.

И не ошиблась. Он не только был удовлетворен, рад был изрядно тем, что увидел на полях, особенно тех, что ближе к Черну. И жене своей не поскупился воздать должное, когда услышал из уст мужей: это ее замысел — помочь вдовам, а тем и общинам, которые больше всего потеряли на поле боя и потому имеют трудности непомерно большие. Но еще большее удивление, а вслед за тем и радость посетили князя, когда наступила молотьба, а после молотьбы зачастили в его терем мужи с недавними вдовами и говорили, переступая порог:

— Просим князя и княгиню к нам на свадьбу.

— Взяли слюб?

— Да. Весьма рады этим и хотели бы разделить эту радость с князем и его добродетельной и многоумной княгиней.

Радовался за всех, а больше всего за свою княгиню.

— Всякой уже знал тебя, мое золотце, а такой и не надеялся знать.

— Какой?

— Слышала же, говорили влюбленные: многоумной.

— А кто так прозрачно и щедро воздавал мне когда-то хвалу: «Ты не только красотой богоподобна, ты мудростью достойна быть среди богов»?

— Не забыла? Увы, когда то было!

Прикрыл устало глаза, вспоминал, далекое, а вспоминая, старался представить себе, Миловиду в том далеком и смутном уже времени.