Раффи - Самвел

Она вошла в соседнюю комнату. Там спали вповалку служанки: видно, они долго ожидали свою госпожу и сон одолел их. Вормиздухт пожалела их и не стала будить. Она прошла в следующую комнату. Там на сидении дремала пожилая женщина. Шум открывающейся двери разбудил ее. Она приоткрыла глаза, посмотрела вокруг и, склонив снова голову, задремала.

Вормиздухт вернулась в свою опочивальню. Она забыла, ради чего хотела позвать служанок, забыла, зачем прошла в следующую комнату.

Как бы ощупью она ходила по опочивальне, словно что-то искала. Заметила серебряный ларец, стоявший в. нише. Этот красивый предмет вызвал в ней страх. С отвращением протянула руку к замку, отперла ларец и вынула несколько рукописей. Это были копии и черновики писем, отобранных сегодня среди документов евнуха. Одно из них она поднесла к огню и стала читать; ее внимание привлекли следующие строки:

«…Среди оставшихся здесь князей Мамиконян есть двое молодых, которые могут быть опасны: Самвел, сын Вагана, и его двоюродный брат Мушег, сын Васака. Первый из них, хотя неопытен и юн, но предан беззаветно своему царю и родине; любовь восполняет в нем недостаток опыта и изворотливости; он храбр и смел; народ любит его, и его зову последуют многие; он неподкупен. Ничем нельзя угасить и его любовь к родине. Этот преданный родине молодой человек наделает много хлопот войскам персов, если заранее его не устранить… Второй, Мушег, такой же патриот, опытный воин и глубокий знаток военного дела. Это — страшный человек. Персия много выгадает, если за его голову посулит даже целую область. Его влияние велико и среди знати и среди духовенства. Хороший полководец, храбрый воин и заклятый враг персов…»

Она не могла продолжать чтение: руки задрожали, и кусок пергамента выпал из рук на пол.

В опочивальню неожиданно вошла та самая пожилая женщина, которая за несколько минут до того дремала на сидении в соседней палате.

— Ах, Вормиздухт, свет очей моих, — воскликнула она, — ты еще не спишь! — Подойдя к молодой женщине, она стала гладить ее растрепавшиеся волосы; но, вглядевшись внимательно в ее взволнованное лицо, ужаснулась и отойдя спросила:

— Что с тобой?.. Отчего ты так запоздала?.. Что сказал Самвел?.. Когда ты пришла?

Этими словами она еще больше смутила и без того взволнованную Вормиздухт.

Эта худая, высохшая женщина была кормилицей Вормиздухт. Сердобольная женщина воспитывала ее с детства. Когда Вормиздухт выдали замуж и отправили в Армению, с нею вместе отправили и эту толковую и опытную женщину в качестве советчицы и опекунши.

Появление кормилицы немного успокоило Вормиздухт. Бывают минуты, горькие минуты, когда человек в своем грустном одиночестве находит утешение даже в кошке, внезапно вбежавшей в комнату и участливо ласкающейся у его ног.

Вормиздухт легла в постель и подозвала к себе старушку.

— Сядь возле меня, Хумаи, сядь поближе, — сказала она ослабевшим голосом.

Кормилица села у ее изголовья.

— Положи руку мне на лоб, Хумаи, приласкай меня!

Старая женщина положила худую руку на лоб Вормиздухт: он был покрыт холодным потом.

Несколько минут Вормиздухт молчала; воспаленный взор ее блуждал по комнате. Затем глаза ее закрылись, и она тихо произнесла:

— Говори, Хумаи, говори без умолку, я буду слушать.

Та не сразу нашла, о чем говорить. Лихорадочное состояние Вормиздухт смутило ее.

— Расскажи что-нибудь, Хумаи, — повторила Вормиздухт, открывая свои печальные глаза и обратив взор к кормилице. — Разве ты забыла те ночи, когда я была еще девушкой, и ты вот так же, как теперь, сидела у моей постели и говорила? И речам твоим не было конца… Проходили часы, петухи уже пели… я засыпала и просыпалась и снова слушала твои рассказы. Ах, хорошее то было время! Не было ни заботы, ни печали! Жила я, как веселая птица, и не знала, что такое печаль.

И она опять закрыла глаза, повторяя:

— Говори, Хумаи, расскажи что-нибудь, чтобы я заснула…

Встревоженная женщина приложила руку к ее сердцу — оно сильно билось.

— Там огонь, внутри что-то жжет меня, Хумаи, — прошептала Вормиздухт, опять открывая глаза.

Хумаи испугалась не на шутку.

— Ты молчишь, Хумаи, ничего не говоришь! Тогда я буду говорить… я хочу говорить… много говорить.

Старуха начала что-то бормотать про себя; она молилась.

Вормиздухт взяла сухие руки Хумаи в свои горячие ладони и спросила:

— Помнишь ли, Хумаи, празднество в Аштишате? Это было последнее торжественное празднество. Мы сидели в пурпуровом шатре армянской царицы и смотрели на состязания. Невдалеке от нас в другом шатре сидели царь с первосвященником и нахарарами и наблюдали за происходящими играми. Помнишь ты этот день?