Эдвард Радзинский - Наполеон

Кроме Бессьера, я лишился и Дюрока – в битве под Макерсдорфом. Отчасти он сам виноват: нельзя думать о мире во время сражений. Бог войны был обижен… И ядро… я все видел, я стоял рядом… оно летело в меня и я подумал: мечта сбылась, вот она – смерть на поле чести во время победы! Но, как и прежде бывало много раз, в меня ядро не попало. Проклятье! Оно встретило на пути дерево и, отлетев рикошетом, разорвало несчастного Дюрока… Умирая, он молил меня уйти из палатки, чтобы вид его страданий не измучил меня. Уходя, я сказал ему: «Прощай… может, мы скоро встретимся». А он ответил: «Не ранее, чем через много лет, Сир, после того, как вы их всех победите». И поручил мне свою дочь…

Потом я долго сидел на пне, и ядра продолжали рваться вокруг. Но я был равнодушен, знал, что они меня не тронут… к сожалению… ибо у меня другая участь… Бедные мои маршалы шепотом говорили друг другу: «Он ищет смерти. Он хочет умереть в ореоле побед». И думаю, они молились, чтобы это случилось – тогда они тотчас смогли бы заключить позорный мир и сохранить свое жалкое достояние и свою жизнь. Ибо теперь их все больше пугало ожесточенное сопротивление врага. Даже пруссаки научились сражаться до конца, превращая в бойню поле боя!

Мне нужны были новые солдаты. Сенаторы безропотно согласились – они еще были покорны, я еще правил прежней силой. Новый набор в армию и чудеса моих побед произвели впечатление, союзники вновь попросили перемирия. Они предложили мне вернуть Пруссии отвоеванные у нее земли, распустить Рейнский союз и оказаться, как они это назвали, «в почетных границах восемьсот первого года». В границах завоеваний моей молодости. Они хотели отобрать у меня мои победы и загнать Францию в прошлое. Они не понимали меня…

В это время Пруссия и Россия попытались надавить на меня через «дедушку Франца». Австрия, подлая страна, вероломство которой я столько раз прощал, почувствовала возможность вернуть свои земли. Столько раз битые австрийцы посмели заговорить со мной языком угроз: если я не соглашусь на «почетный мир», Франц разорвет наши соглашения и примкнет к коалиции моих врагов… Даже несмотря на мой брак с его дочерью! Как сказал тогда принц Шварценберг: «Политики благословляют браки, но они же устраивают потом и разводы».

В Дрезден, где я стоял с армией, приехал князь Меттерних. По трусости, изворотливости и хитрости он превосходил Фуше и Талейрана, вместе взятых. Еще вчера эта лиса угодливо ловила мои желания и пребывала в восторге от моего брака с австрийской самкой. Но теперь обнаглевшая лисица решила держаться тигром.

Мы разговаривали девять часов. Он посмел начать с угроз. И я понял: австрийцы уже решили предать меня.

Он сказал, что Европа устала от войн и если я буду препятствовать миру…

«Какому миру?» – прервал его я.

«Справедливому миру в границах начала ваших завоеваний, Сир. Это единственно возможный мир после ваших поражений в России».

«А после моих нынешних побед?»

«Ваши победы временны, ваши силы на исходе, вы погубили стольких солдат. У Франции, как нам известно, воевать больше некому, а ваши союзники в Европе уже готовятся стать вашими врагами».

«И мой тесть, как я понял, решил стать первым в числе предателей?»

«Его Величество прежде всего обязан думать о своем народе: Австрия – его семья».

«Я трижды оставлял на троне этого «семьянина». В четвертый раз я не совершу эту ошибку. И, как вам известно, мне не надо указывать путь на Вену – я его хорошо освоил!»

Он хотел возразить. Но я не дал ему раскрыть рта:

«Вы хотите войны? Вы ее получите! Под Люценом я уничтожил пруссаков, под Бауценом – русских, а с вами я увижусь в Вене! У меня есть все сведения о вашей армии… к вам засланы тучи шпионов. Я знаю про вас все!»

И я бросил на стол ворох бумаг. Но он даже не потрудился на них взглянуть.

«Вы придумали жалкий мир и хотите гусиным пером отнять у меня завоеванное кровью моих солдат? Но для этого, поверьте, не хватит чернил в вашей чернильнице! Вам надо будет мобилизовать миллионы, как мобилизовал их я, и пролить столько же крови, сколько пролил ее я. Крови, князь, а не чернил! Ваши короли рождены во дворцах и, потерпев хоть сотню поражений, преспокойно возвращаются в свои дворцы, а я… я – сын военного счастья, сын великих побед, и у меня нет ничего, кроме чести и славы… А их я вам не отдам! Я не могу вернуться униженным к своему народу!»

Но он опять затянул старую песню:

«Я проходил мимо ваших солдат. Вы уже набрали детей. Когда их убьют, кого вы призовете в армию? Младенцев?»