Людо Зубек - Доктор Есениус

«…или помрет», — подумал Есениус. Но вслух свою мысль не высказал.

Поблагодарив самым учтивым образом императора за оказанное внимание, Есениус отправился домой. В душе у него были противоречивые чувства. Осмотр императорских художественных сокровищ дал ему истинное наслаждение. Но вместе с императорские курьезы поколебали его уверенность в подлинности многих произведений и наполнили душу сожалением, что ловким торгашам и жуликам удалось выудить у доверчивого монарха столько денег за эти сомнительные ценности.

На другой день управляющий императорскими коллекциям Страда спросил у Есениуса:

— Домине доктор, вы повидали мир. Так скажите мне искренне, приходилось ли мм встречать что-нибудь подобное?

Он ждал, кто Есениус рассыплется в похвалах. Но доктор в раздумье ответил:

— Когда я учился я Падуе, меня интересовали жизнь и философия Савонаролы, флорентийского проповедника, которого как еретика сожгли па костре. Я отправился во Флоренцию, чтобы там на месте познакомиться с его жизнью. Мне посчастливилось увидеть художественные собрания, принадлежащие роду флорентийских владык Медичи. Хотя тамошнее собрание не столь богато, как собрание его императорского величества, но думаю, что оно гораздо ценнее…

Страда прервал Есениуса:

— Можете себе представить, сколько миллионов истратил император на все эти сокровища?

Страда чувствовал себя задетым тем, что кто-то осмелился подвергнуть сомнению ценность и значение императорского, а в каком-то мере и его художественного собрания.

— Я уже слышал о том, как щедро расплачивается император за произведения искусства и другие ценные вещи. Но, кроме императора, от этого никто ничего не выигрывает. Флорентийские коллекция Медичи доступны всем художникам, и они могут на них учиться. А самые выдающиеся творения находится даже в общественных местах: в храмах и дворцах. Купол флорентийского собора Брунеллески возвышается над всем городом, и каждый может любоваться его безмерной красотой. Надгробие на могиле Медичи, созданное Микеланджело, не спрятано, как запретная вещь, а выставлено для обозрения всех посетителей часовни. «Персей» Челлини [29] Челлини Бенвенуто (1500–1571) — знаменитый итальянский скульптор, ювелир, гравер и писатель. в Лоджии деи Ланци открыт каждому, кто проходит через площадь, точно так же как и восхитительные барельефы Джиберти на дверях баптистерия. Извините, что я касаюсь таких подробностей, но вы знаток и прекрасно понимаете, что я имею в виду… Скажите, если бы вы не состояли на государственной службе при дворе, а жили просто в Праге, разве вам не было бы обидно, что здесь, чуть ли не в двух шагах от вас, столько прекрасных творений, которые вам недоступны? Не плохо ли это?

Говоря все это, Есениус так разгорячился, что увлек и Страду. Но, как верный государственный чиновник, Страда не мог ничего сказать против императора. Однако он не осуждал и Есениуса. Он задумчиво произнес:

— Тут я ничего не могу изменить. Вы сами видите, какой оригинал наш император. Я бы не осмелился повторить ему ваши слова. Да вы и сами бы этого не сделали. Во всяком случае, в ваших интересах ни с кем не делиться подобными мыслями.

После праздника святого Луки, то есть после 16 октября, в университете наступал новый семестр.

Начинался он с «беаний». Новоизбранный ректор Бахачек написал по поводу этого знаменательного события цветистым слогом по-латыни соответствующее извещение с указанием точной даты. В извещении он обращался ко всем магистрам, студентам, а также к их родственникам или просто к почитателям академии, чтобы все они, по возможности, приняли участие в «беаниях». Педель вывесил извещение на воротах Большой коллегии, а копии разослал по всем пражским школам.

В понедельник, в четыре часа, в Большой коллегии под курантами стали собираться студенты. Первыми пришли «беане» — новички, которые намеревались записаться на первый курс. Шли они неуверенно, робко озирались по сторонам, выискивая знакомых, от которых в эти трудные минуты можно было бы получить поддержку. Самый понурый вид был у юношей из провинции. Эти четырнадцати-пятнадцатилетние пареньки напоминали испуганных телят, которых ведут на бойню и которые не понимают, что с ними происходит. Они только предчувствуют, что их ждет что-то неизведанное и страшное.