Есениус пододвинул скамейку к постели больного и взял его за руку. Он едва нащупал пульс. Сердце слабело.
— Как вы себя чувствуете, дорогой друг? — спросил он, хотя прекрасно знал, что это лишний вопрос и что больной не может дать на него ответ. Надежды уже не было.
Браге медленно повернул голову и с минуту молча смотрел на Есениуса.
— И во сне и наяву вижу все время одну и ту же картину: будто нахожусь в березовом лесу, затопленном водой… Вода такая чистая, как бывает лишь весной, когда тают снега и все ручьи выходят из берегов. Вода разливается по лугам и лесам… Всюду слышно ее журчание… и вдруг мне кажется, что я это совсем не я, а одно из тех деревьев… одна из тех берез… Все это так странно и непонятно… И все же красиво…
Браге умолк, дыхание его успокоилось. Казалось, он уснул, и никто из присутствующих не осмелился вывести его из этого состояния, являвшегося не чем иным, как переходом от сна к смерти. Но он и сам еще вернулся к ним.
Браге открыл глаза и взглядом подозвал к себе Тюге.
— Вы чего-нибудь хотите, отец? — с нежностью спросил сын.
— Да, — ответил Браге, — я хотел бы кое-что продиктовать. Возьми бумагу и карандаш…
Тюге исполнил распоряжение отца. Все вокруг думали, что Браге собирается продиктовать дополнение к своему завещанию. Но он неожиданно удивил всех.
— С самого начала моей болезни меня волнует стихотворение, которое я сочинил, — тихо заговорил Браге и снова с минуту помолчал. — Пиши, Тюге, я буду диктовать.
Все со страхом поглядели на больного. Не сошел ли он с ума?
Но нет. Уже первые слова стихотворения убедили всех, что Браге действительно сочинил перед смертью стихотворение.
Медленно и выразительно диктовал он, стараясь, чтобы сын успел записать каждое слово.
Стихотворение было посвящено разлуке с близкими.
С волнением слушали присутствующие эту лебединую песню. В минуты душевного покоя Браге любил обращаться к поэзии. И сейчас, когда близилась его смертная минута, он понял, что ум его уже не сможет передать потомкам что-нибудь новое, до сих пор не известное, чего еще не было в его сочинениях. Ум отдал уже все. Оставалось сердце, наполненное возвышенным чувством любви к людям, словно соты — медом. Любви было так много, что он не мог унести ее с собой. Пусть хотя бы немного останется в этих слабых строфах.
Когда Тюге отложил бумагу со стихотворением, больной еще раз обратился к сыну:
— Почитай мне, Тюге…
— Библию? — спросил Тюге и посмотрел на полку с книгами, стоящую у дальней стены обсерватории.
— Еще рано… Почитай сперва из Бэкона. Из Роджера Бэкона.
Кеплер и Есениус снова переглянулись. Неужели его так утомило стихотворение, что он снова впал в лихорадочное состояние?
Тюге также не понимал смысла этой просьбы и растерянно глядел то на отца, то на Кеплера и Есениуса. Браге заметил их недоумение. С трудом приподняв голову, он указал на полку с книгами:
— Там в верхнем ряду, третья слева… это она.
Тюге выполнил волю отца и снял с полки нужную книгу. Она называлась: «Epistola Fratris Rogerii Baconis de secretibus operibus artis et natural et de nullitate magiae» [19] Бэкон Роджер (1214–1294) «Послание брата Роджера Бэкона о таинственных явлениях искусства и природы и о ничтожестве магии».
Впервые ее издали в 1552 году в Париже, хотя написана она была еще в 1260 году. Некоторые страницы книги были заложены цветными закладками, свисавшими, как из требника. Вероятно, так Браге отметил места, к которым часто возвращался.
— Читай по заложенным страницам, — приказал Браге. — Но только то, что отмечено на полях карандашом…
Тюге раскрыл книгу на первой закладке, придвинул к себе поближе свечу и стал медленно читать:
— «Велико число средств, с помощью которых мы можем обратить в бегство и уничтожить неприятеля, не прибегая к оружию и не соприкасаясь с его войсками. Например, мы можем воздействовать на обоняние вражеских солдат, отравив воздух; но есть и другие способы — стоит человеку прикоснуться к предмету, как он погибнет…»
Кеплер и Есениус знали эту книгу. Им были известны безумные пророчества ученого францисканца, жившего в XIII веке. Кто мог поверить предсказаниям, из которых за три с половиной столетия ни одно не подтвердилось? Так считали оба ученых и удивлялись тому, что умирающий попросил читать ему именно эту книгу. Ну, допустим, из Аристотеля или Птоломея… Но из Роджера Бэкона?
Между тем Тюге перевернул страницу и продолжал чтение:
— «С помощью науки можно соорудить такие механизмы, которые заставят корабль двигаться без усилий гребцов, причем с огромной скоростью, хотя управлять им будет лишь один человек. Точно так же можно построить быстро катящиеся коляски, и ни одно животное не будет их тащить.
Читать дальше