Альфред Дёблин: Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

был окружен невиданно буйной растительностью.

По обеим сторонам широкой глиноцветной реки тянулись поля проса; бурые метелки на жестких стеблях с зелеными лезвиями листьев от тяжести клонились вниз, словно плюмажи боевых коней или нежные перья на шлемах. Когда налетал теплый ветер с гор, по полю будто проводили гигантским гребнем, и казалось, что все стебли дружно кидаются прочь, спотыкаясь на бегу. Совсем молоденькие растеньица торчали даже в междурядьях, по которым на следующее утро шел Ван Лунь; он сорвал пару шелковистых метелок, сунул в рот, пососал. Дрозды и большие в о роны с криками гонялись друг за другом над влажной землей, сидели на стройных софорах, в чьих широких кронах вдруг начинали подрагивать и шелестеть листочки, словно деревья пытались подавить приступ неудержимого смеха.

В передвижной цирюльне, еще перед городскими воротами, одичавший Ван Лунь, расставшись со стеклянными табакерками, помылся, побрился и купил себе дешевую одежду. После чего, улыбнувшись тучным охранникам и поприветствовав их как старых знакомых, прошел через ворота — одетый в черно-синий халат, в новых войлочных туфлях, с пустым мешочком для табака на обтрепанном зеленом поясе; можно было подумать, будто он возвращается из пригородного чайного павильона, одного из тех, где любят собираться поэты и юные отпрыски благородных семейств.

Необозримо огромным показался ему лабиринт улиц. Торговые лавки вплотную примыкали ко всяким прочим заведениям — харчевням, постоялым дворам, чайным, затейливо украшенным храмам; у самой стены звонили, отгоняя неприкаянных духов [31], колокольчики двух изящных пагод. Ван охотно подчинился увлекавшему его людскому потоку, с хитрым и довольным видом посматривал по сторонам, в тесном переулке отодвинул, чтобы освободить себе проход, стоявший на земле паланкин, шуганув заодно и обоих носильщиков.

Хотя оба шлепнулись в грязь, именно они стали первыми в Цзинани друзьями Вана и уже через час привели его к себе — в дощатый плохо законопаченный дом, хозяева которого сдавали комнаты и содержали харчевню, на улице Единорога [32]. Скромная харчевня располагалась в одном из флигелей, однако запахи пищи и дым проникали также и в другой флигель, и на террасу для чаепития, тянувшуюся вдоль дома со стороны улицы, и в спальни; последние представляли собой каморки позади чайной; с низкими потолками, узкие, каждая — с одной лежанкой и с табуретом. Ван только заглянул в выделенную для него комнату и опять отправился бродить по улицам, высматривать, чем бы поживиться. У него не было денег.

Вслед за двумя торговками, вместе тащившими корзину, Ван вошел в какую-то усадьбу, пересек просторный двор, попал в полутемное помещение, которое, как он понял по густому сладковатому запаху, было храмовым залом. Возле сводчатого входа сидел крепкий еще старик в светло-зеленом одеянии с широкими рукавами [33], его волосы были заплетены в косичку; он сидел перед маленьким столиком, заваленным ароматическими палочками и бумажными фигурками [34], с самым что ни на есть елейно-благостным видом: губы поджаты, руки со странно искривленными пальцами лежат на столешнице, глаза прикрыты. Женщины купили у него шесть ароматических палочек и зажгли их перед пестро раскрашенной деревянной статуей в глубине зала: перед сидящим богом, рядом с которым на голой стене висели барабаны, мандолины и флейты.

Ван как бы случайно прошелся мимо корзины, которую женщины оставили на полу посреди помещения, успев заметить, что бонза пересчитал монетки и бесшумно опустил их в денежный ящик, а потом снова скорчил свою благостную рыбью гримасу. Это был храм Хань Сянцзы [35], покровителя музыкантов.

Ван уже повернулся, чтобы уйти, но тут бонза вдруг поднялся, поклонился ему, взмахнул руками, похвалил благочестие «благородного гостя», ошарашив его потоком тщательно подобранных льстивых слов. Ван тоже склонился в вежливом поклоне. В заключение своей речи священнослужитель спросил, доставили ли уже в особняк его любезного собеседника подписной лист для желающих пожертвовать средства на заупокойную службу: дело в том, что пять бедных слепых музыкантов утонули, когда возвращались из поселка на другом берегу реки. Богослужения за упокой душ утопших начнутся через два дня. Ван представился, назвав вымышленное имя и фальшивый адрес; он обещал дать деньги и попросил прямо сейчас внести его имя в список жертвователей, прикрепленный к стене храма [36].