Николай Костомаров - Кудеяр

Прочно вошедшая в народное сознание легенда утверждает, что Кудеяр был царский сын. А вот уже не из легенды. Великий князь Василий решил разойтись с женой своей Соломонией и жениться на Елене Глинской, дочери выходца из Литвы. Предлог был выбран такой: Соломония бездетна, а царскому дому нужен наследник. Это государственное соображение убедило хитрого, искательнейшего митрополита Даниила, и он дал благословление на разрыв. Это бессовестное надругательство над женщиной так описано Карамзиным: "Чтобы обмануть закон и совесть, предложили Соломонии добровольно отказаться от мира: она не хотела. Тогда употребили насилие: вывели ее из дворца, постригли в Рождественском девичьем монастыре, увезли в Суздаль и там, в женской обители, заключили. Уверяют, что несчастная противилась совершению беззаконного обряда и что сановник великокняжеский Иван Шигона угрожал ей не только словами, но и побоями, действуя именем государя; что она залилась слезами и, надевая ризу инокини, торжественно сказала: "Бог видит и отмстит моему гонителю". Не умолчим здесь о предании любопытном, хотя и недостоверном: носился слух, что Соломония к ужасу и бесполезному раскаянию великого князя оказалась после беременною, родила сына, дала ему имя Георгий, тайно воспитывала его и не хотела никому показать, говоря: "В свое время он явится в могуществе и славе"" [6] Карамзин Н.М. История государства Российского. Спб., 1842. Кн. 2, т. 7. С. 83–84. . Недостоверным в этом сообщении являются ужас и раскаяние великого князя, щедро приписанные ему Карамзиным. Беременность Соломонии и рождение сына история подвергает сомнению. (Он, по, вероятно, ложному свидетельству монахов, вскоре скончался и был "погребен" в Покровском суздальском женском монастыре. Уже в наше время при вскрытии могилы были обнаружены истлевшая одежда и кости мелких животных.) Легенде принадлежит то, что сын этот, нареченный Юрием, и есть знаменитый разбойник Кудеяр. Елена Глинская, в свою очередь, родила сына, подарив России не легендарного, а действительного разбойника, перед которым атаман Кудеяр сущий младенец, — Ивана Васильевича Грозного. Такого кровоядца не знала Русь еще очень долго — вплоть по появления "отца народов", "корифея всего" Иосифа Виссарионовича Сталина: тут уж и Грозный выглядит любителем, кустарем.

Самое интересное в хронике Костомарова — это образ Грозного-царя. Ему удалось показать тот страшный, трагический перелом, который произошел в умном, высокоодаренном и, несомненно, значительном государственном деятеле не столько под влиянием внешних обстоятельств, сколько, возможно, в результате тяжелой душевной болезни.

В первом периоде своего царствования Грозный, окруженный умными советниками вроде священника Сильвестра или Алексея Адашева, талантливыми, смелыми военачальниками — князьями Горбатым, Воротынским, Курбским, — с блеском решал насущные для России задачи. Помните, у Алексея Константиновича Толстого гусляры поют ему"…потехи брани, дела былых времен". И взятие Казани, и Астрахани плен"? Другое дело, что сам Грозный не проявлял в бранной потехе ни отваги, ни лихости, предпочитая из безопасного места наблюдать за сражениями; он трусил настолько, что не завидовал смельчаку Курбскому, ибо даже вообразить себя не мог на его месте. И в этом отношении "величайший полководец всех времен и народов" напоминал своего далекого царственного предтечу — за всю войну Сталин лишь раз выехал в направлении боевых действий.

Тем людям, которым после всех открытий и разоблачений последнего времени, касающихся Сталина, так и не стала противна деспотия, полезно прочитать книгу Костомарова. Они увидят отвратительную механику тиранической вседозволенности, сервирующей свое кровоядство чудовищным коварством, двоедушием, подлейшей игрой с жертвами и палаческим юмором. Сталин тоже был мастером зловещей шутки…

Костомаров убедительно показал полный распад личности Грозного, с молодых лет зараженного бациллой страха, недоверия к окружающим, в том числе самым близким, но все же являвшего до поры свет разума, способность к живому чувству и тягу к значительным людям. Затем все человеческое померкло в самодержце. Правда, у Ивана был дар к письменному слову. И все же, в полемике с Курбским его аргументация слабее. Впрочем, последнее осталось за рамками хроники.

Словом, образ Грозного, несмотря на переизбыток готики, которая и не снилась Анне Радклиф, — наибольшая удача хроники Н.Костомарова.