Николай Костомаров - Кудеяр

— Все можем сделать, — сказал Лихарев, — что хан прикажет. Хоть жар-птицу достать велит, так и ту поедем доставать!

— Не доставать жар-птицу, а пустить ее посылает вас хан, — сказал Кудеяр. — Ступайте в Москву, и, как мы подойдем к ней с ордою, вы зажгите ее в двух местах.

— В двух? — сказал Лихарев. — Я один в десяти местах зажгу. Всю сожжем дотла: коли Лихаря на то пошлют, так уж Москве целой не быть.

— А то… — промямлил Русин. Он целовал полу Кудеяро-вой одежды.

— Таково дело важное сделаем, — продолжал он, — твоя милость не оставь нас, чтоб светлейший хан пожаловал нам поместьишко у себя, в Крыму.

— Делайте ваше дело, — сказал Кудеяр, — а нагорода вам будет.

— Что нагорода? — сказал Лихарев. — Лихарь ради одной славы черт знает чего наделает.

— Вот вам деньги, — сказал Кудеяр, — да никому о сем не говорите. Может быть, вожи наши в Москву ушли изменою, так, коли встретитесь, не говорите с ними и сторонитесь от них.

— Я себе начерню бороду, — сказал Русин.

— Я желтой глиной намажу, — сказал Лихарев, — да еще горб на спину примощу.

— А я себе еще и рожу напятнаю, — сказал Русин.

Они уехали. Кудеяр, узнавши, что татары наловили русских пленный с женами и детьми, призвал четырех таких пленников и сказал:

— Что вам дороже: жены и дети ваши или Москва?

— Вестимо, свои дороже! — отвечали ему.

— Идите в Москву и зажгите ее в четырех местах, когда мы подступим к столице. Вам за то будет нагорода великая. А не захотите того исполнить, велю казнить жен и детей ваших лютыми муками.

Пленники поневоле согласились. Потом Кудеяр призвал еще троих и говорил им то же, что и первым; потом призвал еще троих и говорил то же, что вторым. Все согласились, но не все решились исполнить такое приказание. Кудеяр поступал таким образом для того, что если бы кто-нибудь открыл замысел или попался русским по неосторожности, то, не зная всех соучастников, не мог бы показать на них.

Сделали еще двадцать верст и остановились. Вечерело. Кудеяру привели четырех схваченных татарами ратных московских людей.

— Кто вы? Опричные или земские? — спрашивал их Кудеяр.

— Мы земские, — отвечал один из пленных.

— Куда вы пробирались?

— Нас послали проведать, где татары и скоро ли прибудут.

— Где царь?

— Убежал.

— Куда?

— Не знаем. Нас собрали под Серпухов. Царь был с опричниной. Ждали хана к Серпухову и послали за Оку проведывать вестей, а посланные, приехав, сказали, что не видали и не знают, где хан. А тут пришла весть, что хан перешел Оку у верховьев, а потом уже перешел и Угру и идет к Москве. Тогда царь с опричниною ночью убежал, покиня всю земскую рать.

— Хорош царь ваш, — сказал Кудеяр, — он, видно, отважен только над своими дураками, которые, как овцы или свиньи, подставляют ему свои морды под нож. А кто у вас воеводы?

— Князь Вельский — старшой, а под ним князь Мстиславский, а у них князь Воротынский, да Шуйский Иван Петрович, да с ними бояре.

— Какой это Воротынский, Михайло? — спросил Кудеяр.

— Да.

— Это хоробрый человек. Он хотел когда-то с нами, крымцами, биться, Крым наш думал завоевать. Что же ваши воеводы хотят чинить?

— У них разлад. Воротынский и Шуйский хотели идти прямо на вас и учинить бой, а Вельский и Мстиславский не захотели, стали говорить, что надобно идти в Москву и в Москве борониться. Сегодня они пришли все в Москву.

— А ратной силы много у них?

— Было у нас тысяч более ста, только, чай, половина разошлась после того, как царь ушел с опричными.

— Одного оставить, а прочим порубить головы! — закричал Кудеяр татарам.

— Да за что же? Помилуй! Подари животом! Ради Христа помилуй! — кричали пленные.

— Что с вами возиться? — сказал Кудеяр. — Порубить им головы! — повторил он татарам, а сам он отправился к хану.

— Светлейший хан! Нам, — сказал он, — идти бы скорее к Москве; языки сказали, что воеводы своею ратью придут сегодня в город, хотят отсиживаться, так нам не допустить их установиться и к утру бы поспеть к Москве. А я послал вперед, чтоб Москву зажгли, как мы придем.

— Пусть так будет! — сказал хан. — Благодарю, мой тат-агасы.

При всех свойствах, присущих предводителю хищнического полчища, Девлет-Гирей имел в себе что-то рыцарское; в его душе, склонной к поэтическому созерцанию, было уважение к благородному и честному, несмотря на то что его собственные поступки шли часто вразрез с этим уважением. Девлет-Гирею в первое его знакомство с Кудеяром понравилось то, что Кудеяр не прельстился выгодами и обещаниями, остался верен христианской вере и русскому царю. Тогда Девлет-Гирей всем сердцем полюбил Кудеяра. Но теперь, когда Кудеяр, принявши ислам, лез, как говорится, из кожи, чтобы казаться татарином, и старался услуживать хану на зло русскому народу, хан хотя ценил услуги своего тат-агасы, хоть благодарил его и хвалил, но уже не питал к нему прежней сердечной привязанности.