Этель Войнич - Сними обувь твою

Беатриса покачала головой.

— Нет, родной, оставь его в покое. Я не хочу его тревожить.

Губы Гарри дрожали.

— Мамочка, ты твердо решила? Это так ужасно… Ох, я знаю, он был скверный, отвратительный. Но подумай только: глубоким стариком он непременно вспомнит, что ты и умирая не простила ему.

Она широко раскрыла глаза, как будто слова сына ее удивили и чуть ли не позабавили.

— Простила? Милый мальчик, ты не так понял. Я только не хочу его беспокоить. Разумеется, я простила бы ему все что угодно. Но мне нечего прощать.

Глэдис вдруг засмеялась недобрым смехом, который сразу оборвался, почти как рыдание.

— А ему нечего помнить. Не будь сентиментальным глупцом, Гарри. Неужели ты до сих пор не понял, что Дику все равно? Если бы ты и послал за ним, он бы не явился.

Гарри в ужасе поднял на нее глаза.

— Глэдис, этого не может быть! Неужели ты и правда думаешь, что он отказался бы прийти… даже теперь?

Она пожала плечами.

— Особенно теперь. Ты разве не знаешь, что во вторник его совершеннолетие? И что он — наследник Суинфорда? Там кругом будут флаги и гирлянды, и все и каждый будет ему низко кланяться, и угодничать, и поздравлять, — и ты думаешь, он откажется от такого удовольствия только потому, что у него умирает мать? Плохо же ты знаешь Дика.

— Даже если бы он и приехал, — сказала Беатриса, — он приехал бы неохотно, и вы сердились бы на него за это. Я не хочу, умирая, видеть вокруг злобу и ожесточение.

Она взяла сжатую в кулак руку дочери и поглаживала ее, пока стиснутые пальцы не разжались.

— Пусть он будет счастлив на свой лад, дети, и забудьте, если уж вы не можете простить. Ничего, Глэдис. Ничего, дочурка. Ты меня любишь за двоих.

Теперь иди. Мне надо поговорить с Гарри… Хорошо, дай мне капли. Спасибо, родная. Поди и утешь Артура.

Глэдис на миг прижалась щекой к худой, иссохшей руке и вышла из комнаты. Гарри, все еще стоя на коленях у кровати, смотрел на мать жалкими преданными глазами.

— Слушай, Гарри. Отца я оставляю на тебя. Он добрый и очень любит вас, но он слабый человек. Один он с собой не сладит. Удерживай его от вина и от женщин, которые заставляют его пить. Ты единственный из всех моих детей похож на отца, каким он был в его лучшую пору. Но воля у тебя сильнее, и он уважает тебя.

Он ответил смиренно:

— Я сделаю все, что только смогу. Но Глэдис в десять минут добьется от папы большего, чем я за целую неделю. Она должна была родиться мужчиной, мама. Она умнее меня.

Беатриса обвила рукой шею сына.

— Глэдис очень сильная: папа всегда будет ее слушаться, пока она здесь.

Но она не вечно будет здесь. Когда она выйдет замуж, она уйдет к мужу. Когда ты женишься, твоя жена придет к тебе. Передай ей, что я благословляю ее и что ты был мне хорошим сыном. Теперь еще одно. Если ты когда-нибудь снова увидишь Дика, скажи ему от меня — только смотри, слово в слово, — что я желала ему счастья и что я знала: в том, что произошло между нами, я больше виновата, чем он.

Гарри громко зарыдал.

— Мама, что ты говоришь! Я не могу этого слышать! Как ты можешь так думать хоть одну минуту! Это неправда!

Он совладал с собой и продолжал спокойнее:

— Слушай, мама, вот что мне сейчас сказал отец. Он сказал, что ты была лучшей в мире женой. И неужели, по-твоему, я не понимаю, что ты была лучшей в мире матерью?

С минуту Беатриса лежала молча, потом улыбнулась и поцеловала сына.

— Ты славный мальчик, Гарри, и очень великодушный. Теперь иди, мне надо уснуть.

Утирая глаза рукой, он на цыпочках вышел из комнаты. Она проводила его взглядом, губы ее кривила усталая, насмешливая улыбка.

Ну, хватит откровенности и предсмертных исповедей. Если уж ты всю жизнь носила маску, придется и умереть в маске. Эта по крайней мере тебе к лицу… и ты носила ее не без изящества.

…Лучшая в мире жена и мать. Таково семейное предание, оно останется после ее смерти и перейдет к детям Гарри. Муж, который был ей страшен, как чудовище, ненавистен, как насильник, которого она презирала за глупость…

Сын, чье младенческое прикосновение было ей нестерпимо и мерзко до дрожи…

Вот как они думали о ней все эти годы. И теперь, когда она научилась по-настоящему их любить, они не видят разницы.

Дик… бедный Дик. Пустой, жадный, ничем не замечательный Дик, знал ее куда лучше. Иэху, но честный и трезвый йэху, он не был обманут. Если б еще раз увидать его, один только раз, пока она жива.

Нет, больше она его не увидит.

Внезапно в ней проснулась нестерпимая тоска по Дику, страстная, звериная тоска, раздиравшая сердце, как недуг раздирал ее плоть. Не его никчемная привязанность была ей нужна — только бы взглянуть на это великолепное животное, которому она дала жизнь, ощутить прикосновение его руки, услышать веселый, звонкий смех, полюбоваться блеском его золотистых волос.