Любовь Воронкова - Сын Зевса

— Где ты пропадал целый вечер?

— Нехорошие разговоры, Александр. Боюсь, как бы они не повредили тебе.

— Какие разговоры?

— Говорят, что сегодня ночью царица Олимпиада сама похоронила Павсания.

— Что?!

— Она сожгла его тело на могиле Филиппа.

— Убийцу! На могиле отца… Это ложь, Гефестион.

Александр не мог этому поверить. Нет, невозможно. Тогда, значит, Олимпиада знала, что так будет, и, может быть, хотела этого?

— И еще…

— Ну, говори, говори.

— Что она надела ему на голову золотой венок…

— Кто видел это?

— Не знаю. Только всюду говорят об этом, шепчутся. И еще…

— Продолжай.

— Говорят, что и ты хотел смерти Филиппа.

— Я? О Зевс и все боги! Я хотел его смерти?! — Александр застонал, будто и его, как отца, ударили кинжалом. — Это я-то хотел его смерти? Чем же я прогневал богов, что они позволяют людям бросать на меня такую черную тень?

Гефестион положил ему на плечо свою теплую твердую руку.

— Спокойней, Александр. Давай подумаем, давай припомним, не сказал ли ты каких-нибудь неосторожных слов, не подслушал ли их какой-нибудь злодей.

— Я говорил много дерзких слов отцу. Но я говорил это ему в лицо. Как я мог пожелать ему смерти, когда мне так нужна его жизнь!

— Ты же знаешь, что Павсаний без конца жаловался на Аттала, приставал с этим к царю, ходил к мачехе твоей, Клеопатре. Он ведь и к тебе приходил, помнишь?

— А!

Александр вспомнил.

Он читал «Медею» Еврипида. Захваченный трагической судьбой Медеи, неукротимой страстью ее характера, накаленными строфами Еврипидовых стихов, он вышел к Павсанию, повторяя вслух:

Тут он встретил внимательный взгляд Павсания и умолк. Александр даже не выслушал как следует его жалобы. Что он мог сделать? Чем помочь? Отец тогда только что назначил Аттала полководцем. Александр — сын Олимпиады, ему ли бороться с Атталом?

Неужели эти строки Еврипида и подхватил Павсаний?

Отец обижал Александра. Но он же и любил его! Разве не сказал он однажды со слезами:

«Ищи себе другое царство, Македония для тебя слишком мала!»

Разве не уступил он Александру славу победы при Херонее? Разве не беседовали они иногда о самом сокровенном — о будущих делах государства, о военных планах, о тайнах политических действий царя-полководца? Кому доверял свои думы Филипп, кроме сына?

«…Пусть боги оградят тебя от того, что пришлось пережить мне, чтобы тебе никогда не пришлось каяться в содеянном, чего уже нельзя вернуть» — вот какие слова говорил ему отец!

— Значит, это я натолкнул Павсания на убийство? — с ужасом спросил Александр.

— О нет! О нет! — решительно возразил Гефестион. — Может быть, он подслушал твои слова и счел тебя союзником в этом деле. Но натолкнули его на убийство другие люди. Линкестийцы. Они. Только они. Им нужна царская власть. Убить отца, опорочить сына — вот путь их действий.

— Спасибо, Гефестион. Клянусь Зевсом, мне так нужна твоя дружба.

— Я всегда буду возле тебя, Александр. Пока не уведет меня смерть. Или пока ты сам меня не прогонишь.

— Я прогоню тебя немедленно. Иди и ложись спать.

— Ложись и ты. Светает.

Высокая фигура Гефестиона исчезла за толстой занавесью.

Александр вздохнул:

— Разве есть у меня время спать теперь?

Он вышел во двор. Квадрат лунного света лежал на старых каменных плитах. Осенние звезды низко висели над черными вершинами гор, и то одна, то другая падали с неба.

Над стеной, окружающей дворец, лунно поблескивали острия копий. Это стража стоит. Так же, как стояла, когда во дворце спал Филипп. Прохладный ветер, спустившийся с гор, перебирал густые кудри Александра, откинутые со лба. Это приятно успокаивало.

Светлая фигура под покрывалом неожиданно появилась из темных глубин дворца и остановилась на лунных ступенях. Рука, сверкнувшая огнями драгоценных колец, откинула покрывало.

— Мать!

Олимпиада улыбнулась, торжествующе приподняв подбородок. Александр подошел к ней.

— Ты похоронила Павсания?

— Да, — ответила она, — я похоронила Павсания. Я зажгла ему костер над прахом Филиппа!

Александр быстро оглянулся: не слушает ли их кто-нибудь? Но Олимпиада и не думала таиться.

— Да. Это сделала я! — громко сказала она. — Я похоронила убийцу Филиппа и надела на него золотой венок!

Александр молча глядел на нее.

— Да, — продолжала Олимпиада в каком-то странном торжествующем веселье, — это сделала я. И лошадей для Павсания приготовила я. Пусть все знают об этом. Дочь эпирских царей, потомков Ахиллеса, безнаказанно оскорблять нельзя. Я рукой Павсания убила Филиппа.