Федор Раскольников: В плену у англичан

Последние рукопожатия, советы, пожелания удачи… Кронштадт весь во льду. Командир миноносца Павлинов умело руководит съемкой с якоря. Наконец якорь поднят, и под предводительством мощного ледокола мы тихо пробиваемся среди огромных, с треском ломающихся льдин, сильно ударяющих в тонкие, гибкие борта миноносца. От шума и грохота неприятно сидеть в каюте. Вместе с моим помощником по оперативной части Николаем Николаевичем Струйским я поднимаюсь на мостик. Стоит сильный мороз. На западе виден конец ледяного поля и чернеющая полоска воды. По мере нашего приближения эта полоска становится шире. Наконец скрежет за бортом прекращается: мы выходим в открытое море, свободное от ледяного покрова. Сопровождавший нас ледокол, густо дымя, возвращается в красный Кронштадт. У Шепелевского маяка мы расстаемся с «Андреем».

«Азард» неожиданно семафорит, что он погрузил мало топлива. С болью в сердце приходится отпустить его за нефтью в Кронштадт. Только в условиях разрухи 1918 года были возможны такие вопиющие непорядки!

Незадолго до захода солнца в открытом заливе встречается подводная лодка «Пантера». Я приказываю ей подойти к борту. На мой запрос о результатах разведки командир «Пантеры» сухо докладывает, что в Ревельской гавани не замечено ни одного дыма.

Сгустилась тьма. Наступил ранний декабрьский вечер. Идя с потушенными огнями, мы старались не терять из виду «Олега». Неожиданно вдали, справа по носу, мелькнул тусклый, далекий свет. Мы пристально вгляделись и по равномерным вспышкам узнали мерцание маяка. Вскоре впереди открылся новый маяк. Мы едва не закричали «ура». На финских островах Сескар и Лавенсаари маяки действовали словно для нашего удобства. Эта иллюминация в сильной степени облегчила нам тяжелые условия плавания среди многочисленных островов, мелей и подводных камней Финского залива.

Поздно вечером подошли к заросшему хвойным лесом скалистому Гогланду. Обойдя его вокруг и осмотрев все бухточки, мы не нашли ничего подозрительного и, решив переночевать здесь, стали на якорь у восточного берега. Комсостав миноносца спустился с палубы вниз. В уютной, залитой электрическим светом кают-компании с большим столом посредине и черным лакированным пианино в углу долго сидели за чаем и разговаривали — скромный и сдержанный командир Павлинов, неутомимый рассказчик анекдотов веселый штурман Зыбин, несколько замкнутый артиллерист Ведерников, всегда чем-то неудовлетворенный инженер-механик Нейман, умный, общительный, жизнерадостный Струйский и я. Наша беседа, как пишут репортеры, «затянулась далеко за полночь». Наконец мы разошлись по каютам и легли спать.

Спокойно переночевав под прикрытием Гогланда, с рассветом старательно принялись шарить биноклями по всем направлениям, с нетерпением ища запоздавшего «Автроила». Но тщетно. Погода стояла ясная. Видимость была хорошей. Однако нигде в море не обнаруживалось ни одного дымка.

Вдруг из Кронштадта пришла шифровка, извещавшая нас о неготовности «Автроила» к выходу. Его техническая неисправность оказалась значительно большей, чем можно было предполагать. Не было ни малейшей уверенности, что он присоединится к нам хотя бы на следующий день. По моему приказанию миноносец «Спартак» снялся с якоря и одиноко направился в разведку, а крейсер «Олег» под командой военмора Салтанова остался на месте ночной стоянки. На мостике «Спартака» находились Струйский, командир миноносца Павлинов и я.

Стоял ясный, безоблачный зимний день. Ярко сияло солнце, но его холодные, негреющие лучи не могли умерить мороза. Дул острый, пронизывающий, ледяной ветер, заставлявший нас на мостике ежиться, поднимать воротники и потирать уши. На мне была кожаная куртка, изнутри отороченная мехом, но я все же насквозь продрог. Море было спокойно, что редко случается в этих широтах в конце декабря.

Недалеко от Ревеля на горизонте показался дымок. Мы прибавили ходу, идя на сближение, и вскоре различили силуэт небольшого «купца». Подойдя ближе, увидели, что пароход плыл под финским флагом. Дипломатических отношений с Финляндией у нас не было. Задержав и обыскав пароход, мы обнаружили на нем груз бумаги для Эстонии. При нашем бумажном кризисе это была большая ценность. Пересадив на захваченный пароход двух спартаковских матросов, мы поручили им доставить трофейное судно в Кронштадт, а сами отправились дальше.

Вскоре вышли на траверз острова Вульф. Чтобы выяснить, сколько кораблей стоит в Ревельской гавани, нам предстояло пройти мимо Вульфа. Но для безопасности этого предприятия необходимо было обнаружить, нет ли там батарей. При царизме на Вульфе и Наргене стояли двенадцатидюймовые батареи, но в 1918 году, во время немецкого наступления, они были взорваны нашими войсками. Однако отдельные орудия могли сохраниться, другие противник имел возможность восстановить. Не исключалось и то, что немцы во время оккупации воздвигли новые батареи.