Станислав Росовецкий: Самозванец. Кровавая месть

— Да как же это — ограбить княжескую кладовую? — Самый молодой, тонкоусый казак побледнел. — Тогда ведь нам не возвращаться уже! А у меня в пригороде дивчина.

Мамат собрал во рту слюну и плюнул, стараясь попасть в жука-навозника, ползущего к сапогу Тычки. Пояснил неохотно:

— По-твоему, лошади, седла да оружие у нас не княжеские? Жаль, что на лучших конях шляхта ускакала, а то поменяли бы своих лошадок. Возврата нам все едино нет. А дивчина — что дивчина? У меня, может, жена с детьми остается, да я не сцу, пане Скрипка. Разве в Московии мы лучших не найдем?

— Я тогда не поеду, пан Мамат, — глядя в землю, заявил парубок. — Мы с Софийкой хотим пожениться.

— Вольному воля, — Мамат глядел в землю, соображая. — Значит, с тобою мы позднее разберемся, Скрипка.

— Что?!

— Да не дергайся ты! — Это Каша скривил в ухмылке свое лицо, круглое, как полная луна. — Если бы атаман замыслил с тобою по-плохому разобраться, он бы тебе не сказал.

— А то как же, — по-волчьи осклабился в ответ атаман. — И сделаем мы так.

— У меня тоже дивчина, — Бычара перебил его обиженным басом. — И я тоже, может статься, жениться хочу.

Казаки весело переглянулись. Мамат снова сплюнул и махнул рукой. Каша, похихикав, заговорил серьезно, с почтением:

— Прости, друг, но ты нас и в самом деле рассмешил. Если ты Марю Горчакивну к земле силою нагнул, так это еще не значит, что она теперь твоя дивчина.

— Я же сказал, что женюсь, стало быть, покрою грех.

— Да очень нужен богатею Горчаку такой зять! Я слышал краем уха, что он только и дожидается возвращения князя, чтобы на тебя жалобу подать. А там уж сам знаешь.

И взоры казаков дружно сошлись на бурьяне, что рос у глыб дикого камня, которыми тут Татарская башня уходила в землю. Именно там, за стеной, в глубоком подвале отец старого князя Константина Константиновича устроил темницу, и с тех пор она редко когда пустовала.

— А я слыхал, что Горчак уже нанял у кузнецов их молотобойцев, чтобы еще до приезда его сиятельства тебе ребра поломали, — промолвил Тычка.

Тут Бычара вскочил на ноги и ухватился за рукоять сабли:

— А вот это они видели?

— Подстерегут, устроят тебе темную, не поможет тогда железка, — отмахнулся от него Мамат. — Да садись ты. не маячь перед глазами! Нам есть еще о чем подумать. Кто из вас панове, имеет чего сказать? Кому дать слово?

— «Кому дать слово? Кому дать слово?» — Это Каша передразнил Мамата, рассеянно наблюдая, как Бычара снова усаживается на свою стопу кирпичей. — Тебе, вижу, не терпится атаманствовать. Да стяг тебе в руки, распоряжайся! Только я так смекаю, что нам стоит как можно скорее присоединиться к какому-нибудь отряду, к немцам, к ляхам или к тем же запорожцам. Сейчас многие воители примутся догонять войско царевича, и вместе будет безопаснее. Да и знать нас в дороге будут по чужому начальнику, а ты уж атаманствуй над нами, коли желаешь.

— Спасибо за позволение, — сверкнул глазами на него Мамат. — Только атамана мы выберем по всем правилам, как только обо всем договоримся и проголосуем, бежать нам или оставаться. А бежать, я думаю, таки придется. Для Бычары это единственное спасение, а я Рувиму, ростовщику проклятому, крепко задолжал…

— Я тоже, — ухмыльнулся Лезга. — Придется Рувимчику подождать — зато проценты какие нарастут, уписаться можно! Ох, еще подергает себя христопродавец за седые пейсы!

— Договоримся, я сказал. Кто стоит ночью на карауле у Луцкой брамы, ведь ты, Лезга? Через эти ворота и уедем, а там круг сделаем. А ты, Скрипка, станешь у Новой башни, где мне приказано караулить, и скажешь утром сотнику, что я тебя попросил замениться.

— Спасибо, атаман, — поклонился молодой казак. — Вечно за тебя буду Бога молить. А что знал о вашем побеге, никому и словом не обмолвлюсь.

Каша крякнул значительно. Потом обвел товарищей долгим взглядом.

— Поступим хитрее. Ты, друг Скрипка, сотнику про нас ничего не говори, но через пару дней пусти слушок, будто мы сбежали на Запорожье, в Сечь.

— Вижу я, товарищи, что вы все крепко обмозговали, — прогудел Бычара. — Тогда зачем же нам уходить тихо, хвосты поджавши? Из кладовой княжеской возьмем не только одежку, но и чего поценнее, врагам своим, тому же вылупку Горчаку, подпустим красного петуха! А пана сотника я вот этими своими руками повешу на воротах. Он ведь, подлюка, к ночи и лыка вязать не будет.

Каша переглянулся с Маматом и запищал:

— Вот тогда-то князь и пустит за нами погоню! Обязательно! Того же пана Маршалка пошлет и накажет вернуть нас живыми или мертвыми! А из-за дюжины одежек, ну из-за какого-никакого там припаса на пятерых, из-за этих наших кляч его сиятельство заводиться не станет и, очень на то надеюсь, решит, что гнаться за нами себе дороже обойдется.