Станислав Росовецкий - Самозванец. Кровавая месть

— А ну-ка, еще раз! — гаркнул пан Ганнибал и сам изо всех сил ударил плечом. На сей раз и отец Игнаций сумел приложить свои слабые силы. Снаружи стукнули об пол и покатились поленья, дверь распахнулась. Старый ротмистр, впрочем, тут же прикрыл ее и задвинул засов. Выскакивать вот так, сразу, из спальни было бы неблагоразумно.

Уже с готовым к бою мушкетом (все самому теперь приходится делать, и он потратил чуть ли не полчаса, чтобы высечь огонь), пан Ганнибал беспомощно оглянулся на свое седло. Бог с ними, с седлами, за ними можно и потом вернуться. Встретился взглядом с испуганным отцом Игнацием, оба перекрестились и пробормотали молитву. Пан Ганнибал решительно откинул засов.

В проходе было пусто.

— Убежал, паршивец, — пробормотал старый ротмистр, сунул мушкет отшатнувшемуся монашку и вытащил из ножен свой палаш.

Никого не было и в соседней спальне. Пан Ганнибал толкнул последнюю на втором этаже дверь, ту, что сразу у лестницы, и она подалась. В душной каморке увидел он на застеленной скамье молодую корчмарку. В одной рубахе, с пеной на красных полных губах, лежала она неподвижно, однако полная грудь ее еле заметно поднималась и опускалась.

— И как она тебе теперь, эта пани Геленка-покажи-коленки? — поинтересовался пан Ганнибал. — Не желаешь ли оскоромиться, святой отец? Вот только умыть красотку придется.

— Шутить изволишь, пане ротмистр, — прошипел иезуит.

— Изволю, изволю. — подтвердил пан Ганнибал. — Ты, святой отец, на спуск невзначай не нажми, а то еще мне ногу отстрелишь.

Осторожно спустились они по лестнице и увидели, что внизу их ожидают уже два трупа. К старому Тимошу, который лежал как лежал, смирно, только вот как будто ссохся немного, прибавился здоровяк Георг. Этот выгнулся на скамье, оседлав ее ногами. Смерть настигла немца посреди судороги, мучительно исказившей его сине-багровое, разом постаревшее лицо, черные усы и подбородок покрылись засохшей пеной. Отец Игнаций принялся громко молиться.

— Знакомая картина, — прорычал пан Ганнибал. — Тут побывала та же лесная нечисть, что и пана Хомяка замучила.

— А ты еще, пане ротмистр, лишил немца возможности защищаться, утащив наверх его мушкет. Не иначе как спьяну, уж прости меня Господь.

— Много помог бы парню мушкет с погасшим фитилем! — огрызнулся пан Ганнибал. — Скорее бы сабля пригодилась, а она у него на поясе. Ты смотри, нет сабли! И перевязь утащили. Арбалет тоже, пся крев! Вот только на Тимоше сабля осталась, потому что он на ней лежит. Вытащил бы ты ее себе, святой отец.

— Мое оружие — вера да крест Господень.

— Тебе виднее, святой отец. А пару осиновых кольев прихвати, пожалуй. Еще у нас из оружия — мушкет пана Георга. И то добро, что заряжен, а вот фитиль коротковат. Его уже не заменишь, потому что перевязь со всеми припасами утащили. Зато мой палаш со мною! Вот на него главная надежда.

Отец Игнаций тоскливо огляделся. Попросил:

— Давай запремся и пересидим беду, пане ротмистр. Я все надеюсь, что проедут по шляху добрые христиане, выручат.

— Ни до чего хорошего мы тут не досидимся, святой отец, — покачал головою ротмистр. — Еще подожгут корчму и поджарят нас себе на завтрак, как цыплят. Еда на кухне, вино в погребе, кони в конюшне, повозка моя на дворе. Надо выходить на бой, пока не подожгли корчму, я сказал!

Но сначала они вышли в сени, и пан ротмистр фыркнул и скривил свой тонкий породистый нос:

— Поистине эти схизматики живут как свиньи. Ты вот что, святой отец. Я сейчас распахну дверь, а ты выскакивай и беги, что есть сил, в конюшню. Авось и не тронут враги церковную персону.

Снаружи Сопун, услышав шумы в корчме, давно уж подготовился и вроде не упустил момента, когда супостаты выбежали на крыльцо, однако с самого начала этой стычки ему все время казалось, что опаздывает, что не успевает. Потому, быть может, что остался он теперь один?

А получилось так. Когда бухнула входная дверь корчмы, и выскочил первым на крыльцо латинский монашек, Сопун промедлил, решая, стрелять или не стрелять. Он целил из большой пищали, а ее тяжелую пулю надлежало израсходовать только на старика в доспехе.

К тому же. Спору нет, если бы удалось захватить монашка в полон, Сопун был бы не прочь устроить с ним задушевную беседу. Возле костра, например, поджаривая пакостнику пятки, воздавая щедрою рукою за пытки православного чернеца отца Евстратия. Однако к тому, чтобы убить невооруженного латинского монаха, он был совсем не готов. Следует признать, что и монашек повел себя по-дурацки: вместо того чтобы улепетывать куда глаза глядят, он застыл на крыльце, вжавшись спиною в бревенчатую стену.