Владимир Плотников - Степан Бердыш

Когда открыл глаза, уж вечерело. Служилые всем обществом чинили привал в просторной куще. Над ворохнувшимся склонились головы. Кто-то протёр мокрым затёкший орех его ока.

— Кажись, очухался, — загудело в перепонках.

— Ахти, господи. Вот тоже притча, от станичников утёк, а тут незадача пуста. Обидно.

— Дивно, что глаз не выполз. Эк хватился.

— Эй, милый человек, ты где ж так упадать учился?

— Погодь, можа, нам и невместно с ним лялякать…

— Да ладно, братцы. — Степан вымучил подобие улыбки. Язык распух, челюсти саднило, на месте дальнего коренного зуба остренько резьбилось крошево. — Не из бояр. Рад донельзя. Каб не вы, сгинул бы и не зевнул.

— То ладно…

— Будь здоров, коль не зазнался…

— Это надо ж, не поздоровкавшись, изробиться решил…

— На-ка пригуби. Авось вылечит. На здоровье! — богатырь-стрелец поднёс ко рту Бердыша вместительную корчагу сбитня. Степан принял сосуд, выпил, кадык дёрнулся. Поморщась, жарко дохнул и выпалил:

— Ну, ублажил, брат-сытник. Быть бы те царёвым кравчим. Вмиг на стояк вздёрнул. — В доказательство Бердыш встал, вернул корчагу. — Благодарствую.

— Здоровенек ты, дядя! — восхитился сытник. — Ей-богу, быть нам добрыми приятелями.

— А что и не быть? — согласился Степан, присаживаясь.

— Мир те, божий странник! — загремел, входя в кущу и просторно раскоряжив руки, начальный стрелец. Прищурясь, Степан Бердыш оторопело разинул рот.

— Да окстись! Быть не мочь! Поликарп! Звонарёв!?

— Я-то тебя, чума кучерявая, с ходу присёк. — Звонарёв бережно обнял. Но Бердыш ответил таким косолапым обхватом, что Поликарп вмиг отбросил томности. В долгой спевке сдавленные охи сливались с похрустом костей.

— Слушай, Звонарь, с ких же пор мы не видались? Никак, с осады псковской? — кряхтел Степан, тужась из последних сил.

— А то как же… Что, рад? — хрипел окатистый и скользкий Поликарп, кренясь к земле.

— А то как же!.. Ну, пусти-пусти… Не тестомес же, а бывший канонир псковского войска, — тяжело отдуваясь, промямлил отпущенный Степан. — Слушай, и сколь же тебе?

— По весне двадцать пять стукнет, коль живый буду, — сплюнул Звонарёв.

— Эвон как! А виски уж в пепле.

— От забот. Никак шишак!

— Начальный человек. В дворянах, значит. И давно? — усмехнулся Степан.

— Чо скалишься? Два года. Ишь, виски в пепле. Насмешник выпрыгнул, погляньте-ка. Сам на три года обскакал, а чуть не лунь уже, — не остался в долгу псковский пушкарь.

Рассказы не стихали допоздна. Стрельцы уважительно поглядывали на корешков и умно покачивали головами, дивясь непонятности некоторых речений и неисповедимости божьих троп да судеб людских. Отдали долг неповторимым подвигам прежнебылого, и Степан щедро попотчевал засидевшихся в глуши стрельцов байками о москвичах, поляках и венцах…

Бывалый служака, Поликарп не стал выспрашивать о дивном явлении товарища. А вот Бердыш опасение насчёт ночного набега татей высказал.

— Вот уж нет, — беззаботно отмахнулся Звонарёв. — То был верховой разъезд. Конями они — редко. Оно, конечно, шишей хватает. Но не то. Раньше да, головная ватага занимала все Девьи горы, в гротах да близь утёсов обживалась. Ономнясь Мещеряк со своими был из Москвы, денёк осмотрелся, забрал сибирскую сотню свою да увёл. Я так разумею, на Иргиз альбо Яик. Набольшая ватага у Семейки Кольцова. На Покров прошлый тот Кольцов сошёлся с немалым воинством Богдана Барбоса. На сговоры Барбос явился: делить владенья для татьбы. Вот Богдашко, тот завсегда в метаниях. От Ермака когда ещё отбился. К Ивану Кольцу примкнул, опять же приглядеться. Сейчас к литвину Семейке принюхивается. Вместе пару набегов сообразили. Да чую, ненадолго. Не тот норов. Сейчас ихние люди на обе стороны балуют. Наших засек, правда, не замают, чего нет того нет. Семейка Кольцов, бают, как-то даже уду закидывал о переходе на службу государеву. Но думка та, не труд понять, на словах и осталась. А с нонешнего лета казаки впрямь осатанели, чёрта не страшатся, богом не гнушатся. Грабят и купца, и скупца. Однако пора и набок…

— А что, Семейка-то не Ивану ль Кольцу побрательник?

— Да кто их кольцевал, чтоб дознать?

Поутру разъезд Звонарёва двинул к перевозу. На поверку перевоз оказался малым заливчиком, где под ворохом ветвей и кокоры прятался большой чёлн. Погрузясь, отдались течению. Судно было переполнено. Вместе с объездчиками теснились лошади. Через час к ним устремились два струга с казаками. Но за четверть версты распознав хоругвь, отвязались.