Марк Алданов - Чертов мост (сборник)

— Вот и вышло, что польская политика покойной государыни была разумна, — заметил неуверенно Штааль.

Безбородко ссыпал медали назад в блюдо.

— Матушка государыня, вечная ей память, — сказал он, — была, что и говорить, умная женщина. Ах какая умная! — повторил он и помолчал, закрыв глаза, видимо вспоминая Екатерину. — Но в политике ничего не понимала, — вдруг добавил он, открывая глаза (он выразился сильнее, и Штааль засмеялся от неожиданности). — Что ей очередной мужчина скажет, то и свято. Велел ей Мамонов-дерябка меня Без… называть — называла… Знаю, что называла, — сердито сказал Александр Андреевич, — добрые люди порадовали, тотчас сообщили… Потом Зубова в гении произвела. А он, братец, мало что язва, плутец, шильник, — он, братец, дурак, каких свет не видывал!.. Ну и в польских делах матушка, не тем будь помянута, тоже немало намудрила. Было, раз, она что выдумала? Из бывших уманских, белоцерковских и побережных казаков, учиня общую кличь, составить Запорожскую Сечь и пустить ее на Польшу! Хорошо? Это ей Репнин посоветовал, мудрый человек, ребры ему все отломать. И так ей понравилось, что я насилу отговорил. Ты понимаешь ли? В такое время собственный народ возмутить и гайдамачину завесть! Наш мужичок Пугачева небось помнит, а там на юге и Хмельницкого еще не позабыл. Начнет с Потоцких да Чарторыйских, а потом разлакомится и нас с Репниным слопает… Да мне и Чарторыйского жаль нашему мужичку отдать… В Пулавах какие картины есть, ах какие вещи! — он покачал головой. — Мужичку, брат, мои Вернеты не нужны… Того и гляди дождемся греха… Большая может быть ферментация… Ты думаешь, у нас все прочно стоит? На песке, братец, строим, на песке… Боже сохрани, чтоб я разумел там какое-нибудь равенство химерическое. А только худо, дружок, худо у нас людям живется, а они все, шельмы, на ус мотают. Ведь продажа людей без земли что есть, как не сущее невольничество?.. Ох, может быть ферментация… Ты возьми якубинцы. Ведь эти изверги и поныне во Франции владычествуют, ознаменяя правление лютыми казнями. Да над кем казнями? Над знатнейшими в государстве особами духовного и мирского чина, разбойники этакие! — сердито сказал князь.

— Что ж, у нас, вы думаете, появятся жакобены какие из мужиков? — спросил Штааль несколько насмешливо (после своей поездки во Францию он себя считал специалистом по жакобенам).

— А Емелька Пугачев тебе чем не жакобен? — еще сердитее ответил Безбородко. — Вот я теперь все пищами духовными питаюсь. Кашкин покойный, Евгений Петрович, подарил мне сию книгу, ключ к «Апокалипсису». — Безбородко поднял ободранный том. — Написал ее лет сорок назад немец Бенгель, и, поди ж ты, говорит он в книге, что не дале как через тридцать лет будет во всей Европе неустройство и вражда, а в одной стране великое возмущение народа, так что добрых людей из оной изгонят, а правительство опровергнут и государя законного умертвят… Как по писаному предсказал немец! Ты что на это скажешь?

— Учительная книга! — произнес изумленно Штааль.

— Да… — протянул неопределенно Безбородко. — А может быть, и то, — добавил он, помолчав, — болтал просто немец зря, что в голову взбредет, да на случай как раз так и вышло. Может, и «Апокалипсис» так написан… Ну да молод ты все это понимать…

— О Бонапарте из Египта нет ли известий? — спросил Штааль после некоторого молчания: все не решался перейти к своей просьбе.

— Из Царяграда через Молдавию было известие, — сказал недоверчиво канцлер. — Привел на него войско турецкий паша и, встретив под Каиром, побил наголову. Убитому Бонапарте, сказывают, отрезана голова и, по ихнему обычаю, выставлена перед сералем на позор. Коли правда, жаль: умная была у Бонапарты голова… Кобенцель, довольно с ним обращавшийся, говорил мне, что он глубокомыслен, проницателен и математик великий, при честолюбии пребезмерном… Да только мастера турки врать, — добавил вдруг князь и помолчал. — Ну, говори, как живешь? Ко мне зачем пожаловал?

— Вас проведать, — сказал, улыбаясь, Штааль.

— Спасибо, дружок. А коли что нужно, говори. Денег, что ли? Естьли не много, дам.

— Денег мне не надо, ваша светлость, — ответил Штааль (Безбородко удовлетворенно кивнул головой), — а просьба к вам вправду есть, и немалая.

Смущенно выбирая слова, он неуверенно изложил свое Дело. Когда Штааль заговорил о Мальтийском ордене, лицо князя вдруг приняло испуганное выражение.

— Тебе это зачем? — спросил он боязливо после того, как Штааль кончил. — В мальтийцы-то?