Владимир Богомолов - Поворотный день

Въехали в старинный парк, Дундич попросил Шпитального прочитать все же, что пишет «наш друг».

— «Милая Верочка! Страдаю. Передай с подателем для меня бутылочку коньяка. Серж», — то и дело ухмыляясь, прочитал ординарец.

— Заедем? — с надеждой спросил Князский.

— Заедем! — пообещал Дундич. — После штаба.

На Большой Дворянской не только не чувствовалось приближение фронта, но не было заметно вообще, что Воронеж прифронтовой город. Мелькали фаэтоны, дрожки, кареты; красочные вывески магазинов, кафе, ресторанов зазывали желающих утолить голод и жажду: огромные афиши кинематографа приглашали публику посмотреть последнюю ленту с участием несравненной Веры Холодной; праздная публика медленно фланировала по тротуарам. И если бы не группы офицеров возле штабных зданий да редкие патрули, можно было бы подумать, что Воронеж находится вообще на невоюющей территории.

Вот и сияющий огромными голубыми окнами «Бристоль». Дундич, передав повод Шпитальному, поправил папаху, одернул бурку и, приложив руку к груди, убедился — пакет на месте, сердце стучит не громче обычного. Внешне все выглядит нормально, но, взглянув на приятелей, заметил их необычное волнение: как-никак, а ведь к самому идет. Вдруг примет «сей минут», вскроет, прочтет — ноги не успеешь унести. Хотел что-то сказать, передумал, привычно ободряюще подмигнул. Для верности расстегнул — по забывчивости — кобуру, на всякий случай.

С необыкновенной легкостью — все-таки сильно напряжены нервы — открыл огромную дверь. Не обратив внимания на часового, шагнул в прохладную полутьму вестибюля, направился к столу под высоким зеленым торшером. Навстречу нехотя поднялся капитан с черной повязкой на рукаве. В свете торшера сверкнул серебряный череп. «Из личной охраны», — догадался Дундич, чувствуя, как неприятный холодок пробирается к сердцу.

Сколько раз встречался он с врагом один на один не в сабельной атаке, а в штабах, ресторанах, на квартирах. Казалось, пора бы привыкнуть, поверить в свои возможности. Нет, всякий раз, особенно поначалу, он волнуется больше обычного. Вот и сейчас главное — соблюсти выдержку. Не дать повода не только заподозрить, но даже усомниться. Побольше уверенности в себе, этакой легкости в разговоре, умения ошеломить каким-нибудь пикантным пустячком, недавно происшедшим в верхах, вовремя дать понять о твоей более чем широкой осведомленности, а если к тому же выпадет мизерный случай и ты сумеешь рассказать новый анекдот, тебе цены не будет, особенно среди молодых. Не один раз Дундича выручала выдержка, это истинное вхождение в образ созданного его воображением человека.

— Как прикажете доложить? — вежливо, но холодно спросил капитан.

— Командир седьмой гусарской группы генерала Савельева князь Дундадзе к полковнику Бунтовскому.

— Полковник только что уехал в штаб, — так же холодно ответил капитан, а на удивленный взгляд князя добавил: — Здесь осталась резиденция его превосходительства, а штаб перебрался на Николаевскую — Заметив, что полковник продолжает над чем-то размышлять, уже любезнее поинтересовался: — Чем еще могу быть полезен князю?

Дундич достал пакет и, глядя прямо в нагловатые глаза офицера, с оттенком легкой обиды за столь холодный прием произнес:

— Лично князю — ничем, а его превосходительству Виктору Захаровичу. — Положил пакет на бемское стекло, уставленное телефонами, бронзовым чернильным прибором, заваленное бумагами. — Просил вручить в собственные руки.

Капитан осмотрел конверт, без подписи, без печатей, но тщательно заклеенный, и сказал:

— Передам после отдыха.

Дундич коротко кивнул и неспешно направился к двери.

«Это красота, что генерал отдыхает, — облегченно думал Дундич, садясь в седло. — Значит, у нас есть время посетить полковника Бантовского и уточнить с ним позиции гусарского полка».

Без особого труда они отыскали штаб, и через несколько минут формальностей молодой полковник был принят начальником штаба.

В квадратном кабинете со сдвинутыми штофными портьерами возле камина за журнальным столиком в портшезах сидели, кроме Бантовского, еще два офицера. Язычки пламени искрились в рубиновой жидкости бокалов. В комнате пахло сигарами и вином. Дундич аппетитно потянул воздух.

— Прошу, князь, — любезно пригласил Бантовский. — «Мускат», «Бордо»?

— Предпочитаю «Цинандали», — отшутился полковник, — Печень пошаливает. В следующий раз непременно составлю вам компанию. А сейчас долг службы. Разрешите уточнить позицию, господин полковник?