Владимир Богомолов - Поворотный день

— А ну, контра, доставай часы.

Услышал его приказ конвоир и предупредил Шпитального, что ограбление пленных — это мародерство и таких бойцов Буденный сурово наказывает.

— Мародерство? — нахмурился Шпитальный, оскорбленный тем, что его поставили на одну доску с вором. — Вот если я, боец Красной Армии, возьму у бедняков пролетариев фунт муки або охапку сена, тогда буду самый последний мародер. А если я хочу своему командиру возвернуть часы, то какой же я мародер?

— Он потерял их, что ли? — полюбопытствовал часовой.

Тут Иван достал разбитые часы Дундича и рассказал, что задумал он принести своему командиру в лазарет точно такие же. Ну уж если не совсем такие, то хоть похожие. Но чтоб непременно золотые и с мелодичным звоном.

— А где же я такие часы найду, скажи мне? — напирал Иван на часового. — Я их отберу у этих буржуев-золотопогонников. И это будет называться, чуешь как? Конхвискация. А ты — мародерство…

— Ты уж извиняй меня, Ваня, — потоптался виновато часовой. — Я в политграмоте слабый.

Подошли другие конвоиры и штабные бойцы. Узнали эту историю и с веселыми шутками-прибаутками сами начали требовать у пленных офицеров часы.

Белые злятся, ворчат, называют красноармейцев грабителями.

А те знай требуют: доставай часы. Если им показывают металлические или серебряные, они на них не смотрят. Почти всех обыскали. Ни у кого нет золотых часов. От досады Шпитальный чуть не плачет.

Наверное, кто-то из пленных пожаловался Буденному на самовольный обыск. Вышел комдив из кабинета начальника станции, где вел допрос. И нос к носу столкнулся со Шпитальным.

— Это как же ты, братец, до жизни такой докатился? — спросил Семен Михайлович. — На чужое добро заришься. Вор несчастный. Да я тебя за это к стенке поставлю! И не посмотрю, что ты лучший боец моей дивизии.

Стоит ординарец, смотрит в глаза комдива и молчит. Знает характер Буденного: пусть погорячится, покричит, потом все равно объяснить можно будет. И когда комдив спросил, где Дундич, Иван молча протянул Семену Михайловичу разбитые часы своего командира. Буденный сразу узнал их, встревожился. Быстро задал вопрос:

— Что с Дундичем?

— Да живой он… — успокоил Шпитальный. — Ранен… В околотке.

— Как же ты, Иван, не уберег его?

Тут Шпитальный все и объяснил. Подозвал Семен Михайлович своего ординарца и приказал ему взять несколько бойцов, обыскать всю станицу, выменять, купить, но без золотых часов не возвращаться.

— И еще, — сказал Семен Михайлович, взглянув на сплющенную крышку часов, — разыщите гравера и доставьте ко мне.

Оказывается, на крышке была надпись.

Когда бойцы ушли, Буденный пригласил Шпитального в кабинет, усадил и уже на ровных тонах сказал:

— Ты должен был враз ко мне явиться и доложить.

— Так я ж и шел к вам. Только окольно.

— Еще лучше поискал бы перво-наперво татарник. Говоришь, вся шинель в крови, а та трава хорошо кровь останавливает. Бывало, матушка приложит к ране и шепчет заклинание. Помогало. А ты — самовольный обыск затеял. Часы тебе захотелось получить, — снова занервничал Буденный. — Если так каждый захочет самочинно отбирать…

— Так я тому кадету, у кого часы взял, расписку дал бы, — оправдывался Шпитальный, — мол, так и так, часы реквизированы в хвонд командира Красной Армии взамен разбитых контрой.

Семен Михайлович оттаял, сощурил калмыковатые глаза:

— Ну и хитрюга ты, Ванюшка. Тебе бы трошки грамоты, и вышел бы стопроцентный дипломат.

После долгих поисков принесли Буденному золотые часы мозеровской марки. Открыл комдив крышку, а в них будто серебряные колокольчики звонят. Вот это то, что нужно. Приказал граверу сделать на верхней крышке точно такую же надпись, какая была на часах Дундича.

Только глубокой ночью пришел Шпитальный в лазарет. Спросил врача: долго ли пролежит Дундич?

— Думаю, нет, — ответил врач. — Рана у него не глубокая. Пуля сначала ударилась обо что-то твердое, а потом рикошетом попала в грудь. Сейчас он крепко спит.

— Еще бы, — облегченно подтвердил ординарец. — Двое суток в седле.

Шпитальный увидел на спинке стула френч командира с темным пятном над левым карманом. Он передал его санитару, а сам принес новый. Переложил в карманы документы, письма, фотокарточки, закрепил в петле кольцо цепочки и опустил часы.

Придя в дом, где квартировал, вспомнил Шпитальный наказ Буденного: «Пусть Дундич не знает о нашей тайне».

Дундич так и не узнал этой тайны. По крайней мере, он никогда ничего не говорил Шпитальному о подмене. Но Иван замечал раза два, как ого командир открывал крышку часов, внимательно перечитывал надпись и подозрительно щурил большие карие глаза.