Владимир Богомолов - Поворотный день

Вот наконец и лысый взлобок, а там, за ним, Дундич помнит, — приволье степи.

Поскакавшие за красным командиром белые скоро убедились, что вороного им не догнать.

— Стреляйте в лошадь, — приказал урядник.

За спиной Дундича часто захлопали винтовочные выстрелы. Всадник распластался на коне.

— Быстрее, Борька! Еще быстрее! — шептал он коню.

Казалось, беда миновала и на этот раз: всего несколько метров оставалось до густого боярышника. Но возле рваного края размоины вороной упал на передние ноги, перебросив через себя хозяина.

Быстро поднявшись, Дундич увидел в руке обломок сабли. Он швырнул его в прошлогодний бурьян, подскочил к коню, начал тормошить, просил встать, но все было тщетно. А когда Борька в последний раз с шумом вздохнул, Дундич застонал…

Из хутора к нему скакали белые, а из-за балки спешил к своему командиру Шпитальный. Стреляя из карабина, он подъехал к Дундичу, протянул ему руку и, когда тот очутился за спиной, дал шпоры Черкесу.

За балкой один боец передал командиру своего коня, другой — пику.

Дундич оглянулся, мгновенно оценил обстановку: белый эскадрон обложил их со всех сторон. Нужно собраться вместе, отстреливаться, пробиваться к дальнему бугру, за которым наверняка наши услышат выстрелы, помогут. Не ему лично, он и не из таких передряг выходил. А вот товарищи, особенно новобранцы не из казаков, которые и в седле-то сидят, как на коряге, — почему они должны погибать из-за нерасчетливой лихости своего командира? Значит, нужно дать им возможность оторваться от казаков, приняв удар на себя или… срочно слать нарочного в полк за подмогой.

Еще до встречи с Марией он, наверное, избрал, не колеблясь, первый вариант, но сегодня… Нет! Он решил помедлить послать человека в полк, а отряду занять круговую оборону.

— Князский, ко мне! — крикнул как можно зычнее Дундич, — Никола, скачи в полк! Остальные за мной. К тому бугру!

Отстреливаясь, отряд поскакал к невысокому, черному от полыни кургану. По по прошли и полпути, как один, самый зоркий, в бешеном восторге завопил:

— Наши-и-и!

И все вокруг, с еще большим азартом крича и отстреливаясь, повернули горячих коней навстречу врагу.

Из-за кургана, как штормовая волна, выкатилась кавалерия. Но почему она считалась нашей, сначала трудно было догадаться. И, лишь когда над всадниками затрепетало красное полотнище, все облегченно вздохнули. Преследователи не стали испытывать судьбу, повернули к зарослям краснотала, к хутору.

Через несколько минут бой уже метался по просторной улице хутора. А когда эскадрон Литунова, обойдя хутор, ворвался в улицу с противоположного конца, белью кинулись врассыпную, стали искать спасение в тесных переулках, в густой заросли левад, за сараюшками, за скирдами лугового сена.

Нагнав в переулке бородатого казака, Дундич приказал ему бросить шашку. Казак кинул ее в серые от шали лопухи и, пока Иван нагибался за оружием, дал шпоры коню, и тот, перепрыгнув через изгородь, унес его в леваду, поросшую вишенником и боярышником.

Дундич поднял шашку, взмахнул ею и крикнул вслед удиравшему:

— Спасибо за клинок! Но больше не попадайся!

И тут он увидел возле себя Стрепухова. Лицо командира было красным, взгляд горел, Дундич догадался, что ярость комполка вызвана не только схваткой с кадетами, но и его авантюрной вылазкой.

Так и оказалось. Стрепухов, схватив повод Дундичева коня, сказал, придыхая:

— И ты мне после боя на глаза не являйся!

Он хлестанул своего коня и снова ускакал на улицу, все еще гремящую, звенящую, ревущую…

Дундич хотел рвануться за командиром, которого ценил за толковые рассуждения, спокойный характер, за простоту. А теперь увидел в бою и еще больше зауважал. Это ж надо: поднял полк, оголил участок фронта и ради чего, кого? Ради мальчишеской выходки своего зама. Нет, мудро решил Дундич, сейчас я уйду от него в сторону, а после боя разберемся. Простит — никогда больше не подведу.

После боя Иван нашел место, где убили Борьку. Опустился перед конем на колени, нежно провел ладонью по холодному носу, губам и тихо сказал:

— Прощай, друже.

В это время тяжелая рука легла на его плечо. Он оглянулся. За ним стоял командир полка. Петр Яковлевич с укоризной поглядел в глаза своего зама и сказал:

— Безрассудство не храбрость. На его месте мог оказаться ты Понимаешь, голова — два уха?

Ворошилов увидел подводы с бочками, возвращающиеся в сопровождении эскадрона, и почувствовал, как холодный пот выступил под козырьком кожаной фуражки. Не ожидая, пока войдут и доложат, почему подводы и охрана возвратились без бронедивизиона, командарм выбежал из кабинета и устремился к парадной лестнице, бросив на ходу дежурному: