Владимир Богомолов - Поворотный день

Долго бились они. То один, то другой оказывался на земле. И все-таки Иван пересилил. Подмял под себя, так схватил за глотку, что в матросовых глазах небо из голубого превратилось в серое, блеклое, воздух, хотя его вокруг океан, перестал поступать в легкие. Понял матрос — красный боец убивает его в честном рукопашном бою. И жалко ему стало расставаться с белым светом. Из последних сил сдавил он руку Середы и выдохнул:

— Не убивай! Пощади!

И все вокруг Ивана загалдели:

— Пощади его, Иван! Не убивай матроса!

Отпустил его Середа. Приподнялся матрос, привалился широкой спиной к стенке окопа, вытер рукавом капли пота с лица и притих.

Хотели того матроса вместе с другими пленниками отправить в тыл, но он попросил взять его к себе в отделение. Пообещал верой и правдой служить Красной Армии.

— Обманули меня мамонтовцы, — сказал он Ивану, — будто вы пленных не берете. Вот я и дрался до последнего дыхания. А теперь вижу что все это баланда.

Поверил ему красный боец и пошел с ним в штаб полка. Идут они по улице, разговаривают о жизни.

— Ты из помещиков или буржуев? — решил уточнить Иван, почему матрос дрался до последнего. Хотелось узнать, что защищал его пленник: свой завод, свой табун, свою землю?

— Смеешься, братишка, — с обидой в голосе произнес тот. — Вырос в сиротском приюте. Потом попал на флот. Не могу я тебе ни словами сказать, ни пером описать, какая была жизнь от склянки до склянки. В преисподней, должно быть, чертям легче живется. А тут одна революция да другая. Ну, у нас на корабле целая буза произошла. Одни к Ленину подались, другие к Керенскому примкнули, а третьи, вроде меня, олуха небесного, вольной жизни захотели хлебнуть, в анархисты ударились.

— Так ты из породы бандитов? — разочарованно произнес Иван.

— Нет, братишка. Посуди сам. В контру я не пошел, потому как там нужно своего брата бедняка к стенке ставить. У большевиков все ничего, да жрать нечего. А у нас, анархистов, свобода. Хочешь ешь, хочешь ней…

— Кто же это вам еду, питье давал?

— Сами брали. Раз взяли, два взяли, третий — по зубам полу чили. Рванули на вольный Дон с корешами. Думали: перебьемся Не получилось. Деникин нас мобилизовал. Узнали нашу биографию и сказали, что каждого анархиста большевики в черный список занесли. Будто комиссары такой приказ дали своим солдатам: где бы ни встретил анархиста, убей его. Вот так-то, братишка.

— М-да, — неопределенно промычал Иван.

Нравилось ему откровение матроса, и в то же время коробило честного буденовца это признание. Он даже шаги замедлил, размышляя.

Приостановился и пленный. Выжидательно глянул на Середу и спросил:

— Передумал на поруки брать?

— Да нет, — тряхнул чубом Иван, как бы выбрасывая из головы сомнения. Полез в карман шароваров за кисетом, пояснил:

— Посмалить захотелось.

Только оторвали бумажки на цигарки, в конце хутора раздалось несколько выстрелов. Тотчас тревожно загудел колокол.

— Белые! Белые! — кричали скакавшие навстречу кавалеристы.

Середа и матрос побежали к бойцам, которые выводили за ворота лошадей, впряженных в тачанку. Матрос, как кошка, прыгнул в тачанку и слился с пулеметом.

— Давай развертывай! — скомандовал Середа.

Лишь выехали они на дорогу, как показались первые всадники.

Коми шли галопом. Зловеще сверкали клинки. Вот выкатилось и утробное «ура!». Белые думали, что уже ошеломили красных и смяв их передовую часть, не встретят серьезного сопротивления… Но в это время заработал пулемет, и прямой, кинжальный огонь начал выбивать из седла одного седока за другим.

Стоило белым на несколько секунд замешкаться, как на них со всех сторон посыпался град пуль. К первому пулемету присоединилось еще несколько. Белые кое-как развернулись в улице и начали отходить.

После боя пришли в штаб полка. Иван рассказал командиру о необыкновенном пленнике, как бы между прочим заметил, что не кто иной, как матрос, своим пулеметом первый остановил ворвавшихся в хутор кадетов, и попросил под личную ответственность оставить его в своем отделении.

— Что ж, раз он пришелся тебе по душе, — трезво рассудил Стрепухов, — бери.

Смерил матроса оценивающим взглядом: коренастый как кряж, глаза не отводит, хоть хмуро, по смотрит прямо на собеседника. Поверил Петр Яковлевич в честное намерение пленного, сказал:

— Надеюсь, что сделаешь из него хорошего революционного бойца.

— Сделаю, — как за себя поручился Иван.

Дали матросу верхового коня. Выбрали характером поумеренней да рысью не лихого. Но и на таком сидел он как на табуретке.