Борис Васильев - Скобелев, или Есть только миг…

— Как не совестно тебе, сестра, говорить так… — начала было Надежда.

— А каково твое мнение, Миша? — спросила Зинаида. — Возможно ли такое в принципе?

— Возможно все, — резко сказал Михаил Дмитриевич.

Сестры недоуменно примолкли, а он отчеканил вдруг:

— Если это и так, то целились в меня. Не вздумайте ляпнуть матушке обо всех этих великосветских перешептываниях.

Он зашел к Ольге Николаевне поздним вечером, когда сестры уже удалились в свои покои. Матушка сидела у окна, в черноте которого отражалась единственная зажженная свеча. Михаил Дмитриевич принес стул, сел рядом, начал тихо расспрашивать о Болгарии, о ее работе, общих друзьях и знакомых. Ольга Николаевна отвечала коротко, только на вопросы, а потом вдруг замолчала, глядя в упор огромными заплаканными глазами.

— Что с тобою, матушка? — обеспокоенно спросил Скобелев.

— Почему ты сказал, что целились в тебя?

— Целились?..

Он уже понял, что какая-то из его сестер не стерпела и передала матери их разговор в гостиной. Яростный скобелевский гнев уже взорвался в его душе, вдруг потемнело в глазах, но он изо всех сил пока еще сдерживался.

— Я окончательно стал одиноким. Окончательно. Помнишь гибель князя Сержа Насекина?

— Я знаю об этом, — очень тихо сказала Ольга Николаевна. — Не надо сейчас…

— А месяцем раньше от сыпняка умер Макгахан…

— И об этом мне известно. Но это же просто трагические совпадения.

— Они не только трагические, матушка. Это весьма странные совпадения. И к ним прибавилась внезапная кончина батюшки, и я… Я всегда был суеверным…

Он запутался, замолчал.

— Не скрывай, Миша, не надо, — вздохнула Ольга Николаевна. — Мне все рассказала Зинаида.

— Она глупа, эта великосветская сплетница! — резко сказал Михаил Дмитриевич.

— Может быть, но все же, что ты имел в виду, сказав эти страшные слова?

— Ничего, матушка, поверь мне, ровно ничего, — Скобелев уже взял себя в руки, говорил почти спокойно и даже пытался улыбаться. — Я просто хотел прервать их глупую женскую болтовню.

— Ох, Мишенька, Мишенька, — горько вздохнула Ольга Николаевна. — У тебя очень много недоброжелателей, я знаю это. Ты стал национальным героем болгарского народа, а такое не прощается никому. Особенно у нас, в очень завистливой России.

— Я сделал куда меньше, чем мог бы сделать, если бы мне не мешали изо всех сил.

Он сказал это только потому, что с детства привык жаловаться матушке. Покойный отец сурово и упорно воспитывал в единственном сыне прежде всего солдата, а мать просто любила. Как могла и умела. Но она многое могла и многое умела.

— Это знают в России, в Болгарии, в Турции, да и во всей Европе, сын. Ты похож на своего безрукого деда Ивана Никитича, геройство которого привело в восхищение императора Александра Павловича. Бывают времена, когда талантами искренне восхищаются, а бывают, когда им столь же искренне и завидуют. Как времена, когда собирают камни, сменяются временами, когда разбрасывают их. И мне порою кажется, что Россия подошла к порогу, за которым наступят иные времена. Времена разбрасывания камней.

— Но Болгария их собирает.

— Болгария собирает! — Ольга Николаевна впервые чуть улыбнулась, но тут же убрала улыбку и вздохнула. — И этого, Мишенька, многие в России тоже не могут тебе простить.

— Простят, — вдруг очень уверенно сказал Скобелев. — Я разгромлю текинцев быстро и с минимальными потерями. Ты это очень скоро увидишь, и мы порадуемся вместе.

— Обещай мне, что ты больше не станешь надевать в сражения белую форму, — робко попросила она, помолчав.

— Увы, матушка, но это невозможно.

— Но почему же, почему? Ты, как магнит, притягиваешь к себе пули.

— История — самый величественный и самый священный гимн народа. В него нельзя вламываться с топором.

— Боже мой, как я боюсь за тебя, Мишенька, как боюсь… — Ольга Николаевна прижала к глазам скомканный, промокший от слез платочек. — Я тоже страшно одинока сейчас. Ты опять отправишься на войну под пули и картечь, дочери живут своими семьями и своими интересами, а Дмитрий Иванович… — Она подавила вздох. — Нету у нас более Дмитрия Ивановича, нету. Побереги себя, сын, умоляю тебя.

— Я родился в Петропавловской крепости, маменька, — улыбнулся Михаил Дмитриевич. — А это значит, что по всем народным приметам мне обеспечена долгая и счастливая жизнь…

Незадолго до отъезда в Туркестан Михаил Дмитриевич еще раз посетил Санкт-Петербург. Особых служебных дел у него не было, все приказы и повеления были подписаны, чемоданы уложены, и, казалось, следовало уже садиться в поезд. Но Скобелев все же решил навестить своего прежнего преподавателя, некогда профессора Академии Генерального штаба, а ныне управляющего делами Военно-Учебного комитета генерала от инфантерии Николая Николаевича Обручева [61] Обручев Николай Николаевич (1830–1904), генерал от инфантерии, почетный член Петербургской Академии наук, профессор Академии Генерального штаба. Был членом организации «Земля и воля». В 1867–1881 годах был управляющим делами Военно-Учебного комитета. Участвовал в проведении военных реформ 60–70 годов. С 1881-го по 1891-й год был начальником Генерального штаба. .