Н. Северин - Последний из Воротынцевых

— Я не одна, маменька, со мною Полинька, — сказала Марта с улыбкой.

Марья Леонтьевна вынула из кармана пузырек с нюхательным спиртом, поднесла его к носу; с пристальным вниманием окинув с ног до головы девицу Ожогину, обернулась к дочери и проговорила утомленным голосом:

— Но мадемуазель еще очень молода.

— Папенька позволяет мне с нею кататься и в магазины ездить, — возразила Марта.

— Если папенька позволяет… — начала было Воротынцева и, не докончив фразы, заговорила о визите Ратморцева. — Что это значит? Для чего он к нам приезжал? Недаром я все вижу дурные сны, черных птиц… много черных птиц… Это не к добру, не правда ли?

— Можно ли верить снам, маман! — укоризненно покачала головой Марта.

Лицо Марьи Леонтьевны приняло испуганное выражение.

— Ты грешишь, Марта, сны нам часто посылаются свыше. Вот я вам скажу, мадемуазель Полин: когда я была девушкой, мне раз приснился такой сон: я видела, что падаю в пропасть, падаю, падаю и все до конца не могу достичь. Ужасно мучительное состояние, вы представить себе не можете. Проснувшись, я вся дрожала от холодного пота, и сердце у меня билось.

— Это — нервное, — заметила Полинька.

— Постойте. С год спустя, когда я сделалась невестой Александра Васильевича, пришла к моей няне юродивая. Меня позвали посмотреть на нее. Вхожу, а она как закричит: «На дне будешь, на дне, на самом дне». Я сейчас же вспомнила свой сон и поняла, что это значит.

Девушки переглянулись. В том мрачном настроении, в котором они находились, этот рассказ не мог не произвести на них впечатления. Обе чувствовали, что им надо сказать что-нибудь успокоительное, но не в силах были произнести ни слова.

— Господь сказал: «Сокрою от мудрых и открою младенцам», — снова заговорила Марья Леонтьевна. — Ты представить себе не можешь, в каком волнении твои братья, Марта. Я сейчас от них. Бедненькие! Мы их совсем забросили. Ривьер делает с ними что хочет. Его, слава Богу, не было, когда я пришла, и они мне могли все рассказать. Он их бьет. Скажи отцу, Марта, чтобы он взял им другого гувернера. Ривьер постоянно оставляет их с людьми, и они слышат такие вещи… Мне даже неприятно повторять. Ну вот, я тебе сказала то, что хотела сказать, ты не забудешь?

— Нет, нет, маман, будьте покойны.

— О, я всегда покойна, когда ты обещаешь! Она у меня — хорошая дочь, — обратилась Воротынцева к Полиньке, — и когда я окончательно буду…

— Мы вместе будем страдать, — подхватила, не давая ей договорить, дочь, — а вдвоем все переносится легче.

Она произнесла эти слова, целуя у матери руки.

— Видите, какая она у меня славная? — улыбаясь сквозь слезы, сказала Марья Леонтьевна и, милостиво кивнув Полиньке, вышла из комнаты.

— Душенька моя, что такое у нас делается! — простонала Марта, падая в кресло и заливаясь слезами. — Я боюсь догадываться, боюсь останавливаться на мыслях, которые у меня вертятся в уме, они так ужасны! Мне иногда кажется, что уже всем, всем известно, что именно нам грозит, и что только мы одни ничего не знаем. — И вдруг, схватив Полиньку за обе руки и пытливо вглядываясь ей в лицо, она задыхающимся голосом произнесла: — Вы знаете?

— Милая моя Марфа Александровна, — в замешательстве пролепетала Полинька, — ничего я не знаю. Я могу только…

— Догадываться? Да? Ну, о чем же вы догадываетесь? Говорите! Я хочу! — запальчиво крикнула Марта, топая ногой.

Полинька молчала.

Марта выпустила ее руки, отерла слезы, струившиеся по ее щекам, и произнесла, сурово отчеканивая слова:

— Слушайте: если вы хотите быть моим другом, то вы мне сейчас, сию минуту скажете все, что у вас на уме насчет… вы сами знаете, о ком я говорю. Как знакомая, как певица, как компаньонка, вы мне не нужны — не такое теперь для нас время. Мне нужен друг… понимаете? Друг, с которым я могла бы все говорить, все, при котором я могла бы думать вслух, понимаете? — повторила она властно, не спуская с нее выразительного взгляда своих огненных глаз.

Полиньку била лихорадка, однако после минутного колебания она вымолвила решительным тоном:

— Никаких доказательств у меня нет, но я думаю, что ваш отец замешан в какое-нибудь политическое дело.

У Марты еще шире раскрылись глаза, но из ее побелевших губ не вылетело ни слова, и довольно долго молчание, воцарившееся в комнате, ничем не нарушалось.

— Вы, может быть, и правы, — выговорила она наконец с трудом.

Прошло недели две.

Полинька все дни проводила у Воротынцевых. За нею приезжали утром и, возвращаясь вечером назад, она так жаловалась на усталость, что много с нею разговаривать не было никакой возможности.