Н. Северин - Воротынцевы

Это послание рассмешило Воротынцева, и он присел было к столу, чтобы отвечать, но едва только две-три фразы, полные остроумной иронии, выскользнули из-под его пера, как ему уже надоело продолжать забаву, и, выдвинув ящик в столе, он бросил в него недописанный листок.

Бог с нею совсем, с этой княжной, с ее любовью, гордостью, богатством, красотой и требованиями! Она теперь в его глазах не стоила Марфинькина мизинца. Как кстати отложил он на время мысль о женитьбе. Разумеется, жена не помешала бы ему ухаживать за Марфинькой, но все же лучше, что он свободен.

Погода стояла великолепная, лошади бежали бойко, так что Александр Васильевич приехал в Морское за полчаса раньше, чем предполагал. Ловля рыбы удалась как нельзя лучше; в тоню, закинутую на счастье воротыновского барина, попалась масса рыбы. Обед смастерила для дорогого гостя мать Дормидонта Ивановича на славу, а сам Дормидонт показал ему преинтересные опыты по хозяйству; но все-таки время тянулось так медленно, что дольше чем до шести часов Александр Васильевич не в силах был оставаться. Но чтобы не приезжать домой до ночи — он тогда только мог рассчитывать наверняка не застать в Воротыновке Федосьи Ивановны, — он приказал ехать по дороге к Гнезду.

Крюк был порядочный, верст в пятнадцать по крайней мере, но лошади отдохнули и так хорошо бежали, что барин время от времени должен был умерять их ретивость, покрикивая на кучера, чтобы он так не гнал.

Ночь надвигалась чудная, душистая и лунная. Издалека увидел Воротынцев раскинувшееся среди зелени село с маленькой церковью на пригорке, возле барской усадьбы.

Когда тарантас стал подъезжать к околице, было около десяти часов, все село спало крепким сном и, кроме лунного света, отражавшегося местами на стеклах оконцев, нигде не видно было огней. Заслышав издали звон колокольчика, собаки залаяли.

Полулежа на подушках покойного тарантаса с откинутым верхом, Александр Васильевич мечтал о предстоявшем свидании с Марфинькой. Он написал ей, что уезжает из Воротыновки, потому что не в силах дольше переносить муки любви, что он умоляет ее выслушать его и признавался ей в том, что всю прошлую ночь простоял у ее двери. (Про то, что Федосья Ивановна стояла тут же, он, конечно, не упомянул.) Он клялся ей, что его страдания так невыносимы, что, если она не сжалится над ним, он решится на все. «Если, вернувшись домой, я не найду ответа на это письмо, вы никогда больше не увидите меня» — так заканчивалось письмо.

Можно себе представить, какое впечатление произведет на Марфиньку это послание! Ведь она так невинна и неопытна, что поверит каждому его слову. Ей даже и в голову не может прийти, чтобы он лгал.

Да Воротынцев и не лгал. Любовь разрасталась в нем все сильнее и сильнее. Ни о чем не мог он думать, кроме как о Марфиньке, и ко всему, что отвлекало его от нее, он относился с гневом и отвращением.

— Пошел! Пошел! — закричал он на кучера, забывая, что за несколько минут перед тем приказал ему ехать тише.

Лай собак, усиливавшийся по мере того, как они приближались к селу, нестерпимо раздражал Александра Васильевича. Ему скорее хотелось снова погрузиться в ароматную тишину залитой лунным блеском ночи.

Кучер, приподнявшись на козлах, таким подбадривающим голосом затянул: «Эй, вы, соколики, выручайте!» — что тарантас вихрем пронесся по улице мимо молчаливых хат, завернул за церковью с усадьбой и вынырнул на большую дорогу.

Но как быстро ни промчался он мимо черневших среди деревьев строений, Александр Васильевич все-таки заметил свет в одном из флигелей господской усадьбы, и это удивило его.

— Что, тут живет кто? — спросил он у Мишки, указывая по направлению к освещенному флигельку.

— Не могу знать-с, — ответил Мишка.

— Да ты видел огонь во флигеле, налево?

— Видел-с

— Ну?

— Может, кто и живет-с, — нерешительно заметил Мишка.

— «Может, кто и живет-с»! — передразнил его сердито барин. — Олух! Завтра же узнать, слышишь? — прибавил он, возвышая голос.

Александра Васильевича точно что кольнуло в сердце, когда свет в окне заброшенной усадьбы метнулся ему в глаза. Это был тот самый флигель, в котором некогда жила Марфинькина мать. Строение приходило в ветхость уже и тогда, когда он был здесь с бабушкой, десять лет тому назад, теперь это должна быть руина. Кому могла быть надобность проникнуть в эту руину, да еще ночью, со свечами? Уж не Марфинька ли?

Нелепость этого предположения была очевидна, но тем не менее оно в первую минуту так всецело овладело Воротынцевым, что он чуть было не приказал кучеру вернуться в Гнездо. Но, сообразив, что понапрасну только поставит себя в неловкое положение перед людьми, а главное — приедет несколькими минутами позже туда, где наверное уже застанет Марфиньку и где она его ждет, он прикрикнул на кучера, чтобы тот гнал вперед лошадей еще усерднее.