Н. Северин - Царский приказ

Своего поверенного он не застал дома и обрадовался этому как отсрочке мучительной пытки. И все равно свидания не избежать; отворившая ему служанка скажет своему хозяину про его посещение, и делец сочтет своим долгом лично явиться к нему сегодня же вечером.

Чтобы убить время, Максимов пошел бродить по городу, выбирая места, где было бы меньше народа; но погода была так хороша, что таких мест не находилось: на каждом шагу встречались экипажи с катающимися и оживленные группы прогуливающихся пешком. Молодой человек вспомнил, что давно не был у Батмановой, и повернул к ее дому, но, увидав карету на ее дворе, хотел отложить свое посещение до другого раза. Однако старик дворецкий, увидав его с крыльца, подбежал к нему с просьбой зайти в дом.

— Графиня еще сегодня изволили поминать про вашу милость, что вы долго у нас не изволили быть. У нас теперь князь Сергей Михайлович, да они уже давно сидят и, верно, скоро уедут, войдите, вы графиню не обеспокоите.

Максимов вошел. У него была такая потребность уйти от самого себя, что он не задумываясь вошел бы в самый ад, если бы Вельзевул растворил туда перед ним двери.

Авдотья Алексеевна, как всегда, приветливо дала ему поцеловать свою руку и, сказав: «Садись, хорошо, что пришел, я уже хотела посылать за тобой», — продолжала прерванный разговор с маленьким сухоньким старичком, сидевшим возле нее.

Дворецкий сказал правду: князь оставался недолго, и, проводив его, графиня занялось Максимовым. Он ей сказал про письмо отца и про то, что он решился ответить ему.

— А ты уверен, что со стороны дочери портного никаких шикан не будет? — спросила графиня.

— Зачем ей шиканить? Ей самой выгоднее получить свободу — у нее жених есть, — ответил Максимов, вспомнив рассказ подмастерья.

— Ну и слава Богу! Князь Александр Яковлевич тоже был такого мнения, что с ее стороны препятствий не будет.

Лихорадочное возбуждение, овладевшее было Максимовым и заставлявшее его развязно говорить о предмете, которого он до этой минуты даже с самим собою боялся коснуться, вдруг как-то спало, тоскливое беспокойство, утихшее на минуту, опять защемило его сердце, и его потянуло вон отсюда, куда-нибудь подальше, где можно было бы забыться.

А Авдотья Алексеевна продолжала расспрашивать его о ходе дела, о его чувствах к нареченной невесте, о планах будущего. Ответив наскоро на все эти расспросы, Максимов поднялся с места и заявил, что ему надо идти домой.

— Я у тебя посаженою заочно буду. Благословлю тебя образом на дорогу и попрошу тебя отвезти от меня подарок твоей нареченной, чтобы было вам чем старуху Батманову вспоминать. А доживу до вашего первенца — в крестные меня зови…

— Рано еще об этом загадывать, Авдотья Алексеевна, — прервал ее Максимов, которому нестерпимо тяжело было слушать ее болтовню. — Ведь я еще не разведен, — прибавил он с горечью.

— Теперь уж недолго тебе свободы ждать. Да куда же ты так торопишься? Не поздно еще, ко всенощной только что заблаговестили.

«Всенощная! Завтра Николин день. Если пойти в Казанский собор, Кетхен можно там увидеть».

Эта мысль заставила Максимова сорваться с места.

— Меня дома мой поверенный ждет, позвольте мне идти, Авдотья Алексеевна, — прерывающимся от волнения голосом проговорил он.

Слова слетали с его губ бессознательно; одно только было на уме: скорее добежать до собора и увидать жену. О том, что дальше будет, он не думал. Только увидать бы ее в последний раз. Почему в последний раз? Этого он тоже не знал. Ему надо было видеть Кетхен, вот и все. Каждая минута промедления казалась ему невосполнимой потерей.

Всенощную уже служили, когда он вошел в храм. Но перед образом Благовещения, где он надеялся найти Кетхен, стояла толстая купчиха с детьми, а ее не было. Подождав минут десять, Максимов пошел искать жену по другим приделам, но нигде не нашел ее. Тогда он вышел на паперть и с час простоял тут, впиваясь глазами в каждую проходившую женщину. Но все напрасно: Кетхен ко всенощной не пришла. Он вернулся в церковь, и, когда запели «Слава в вышних Богу», на него напало отчаяние.

«Нечего ждать, она не придет», — решил он мысленно и, не дождавшись конца службы, вышел из церкви.

Теперь ему ничего больше не оставалось делать, как идти домой: подьячий, наверно, уж давно ждет его.

Пробило девять часов, но было еще так светло, что наступление ночи не замечалось, и на улицах царили то же оживление и многолюдство, как и четыре часа тому назад. Ни на кого не глядя, весь погруженный в думы, беспорядочными клочками мелькавшими у него в уме, со стесненным печалью и отчаянием сердцем, дошел Максимов до ворот своего жилища и едва успел дотронуться до калитки, чтобы растворить ее, как увидел перед собой красное от волнения и с беспокойно бегающими глазами лицо своего слуги.