Галина Серебрякова - Вершины жизни

Маркс ходил из комнаты в комнату, как бы ища что-то. В своем кабинете он подолгу простаивал у окна, прислонившись спиной к косяку рамы. Лицо его, сильно похудевшее и состарившееся, перекосила гримаса страшного горя.

— Женни, Женни…

Наверху уже спали Ленхен и Элеонора. Ночь была неприглядно черна от густого липкого тумана, пробивающегося в щели стен. Остро пахло повсюду угольной копотью. Маркс медленно вышел из своей комнаты, прошел по коридору и с подсвечником в руке направился в комнату покойной жены. Все там осталось таким же, как было в пору долгой ее болезни. Об этом позаботилась Ленхен. Маленькие бархатные домашние туфли все еще стояли подло кровати. На одном из них не было пунцового шерстяного пушистого помпона. С зеркала не сняли Селой кисеи. Все вокруг было то же, но у дома не было его души — Женни. Утром Маркс выглядел еще более больным.

Все это время Маркс мечтал приняться за работу и набело переписать второй том «Капитала». Он твердо решил посвятить этот свой труд покойной жене.

Но очень скоро, в ноябре 1882 года, из-за ядовитой осенней погоды, Маркс занедужил и вынужден был отправиться в Вентнор на острове Уайт. Однако и там слякоть и холод только ослабили его; одна простуда следовала за другой. Вынужденный оставаться дома, часто не вставая с постели, он заметно терял силы и работоспособность, но старался перебороть себя и продолжал много читать. Особенно интересовали его опыты физика Депре по передаче электрической энергии на большие расстояния.

Как только здоровье его становилось хоть немного лучше, в краткие перерывы между болезнями Маркс напряженно работал над подготовкой третьего немецкого издания «Капитала». Одновременно он изучал математику, читал по-русски Воронцова — «Судьбы капитализма в России» и даже знакомился с состоянием финансов в Египте.

В январе в Вентноре шли дожди. С моря дул холодный ветер. В комнате отеля, где жил Маркс, было холодно и неуютно. Поленья в камине едва тлели.

Смутные мысли окутали больного. Он думал о Женни, испытывая горькую усладу, и о том, что люди умирают преждевременно, но дожив до естественного конца, до пробуждения инстинкта смерти, неизбежного в природе, как потребность жизни в цветущем возрасте.

Маркс вспомнил свою молодость и радужную веру в то, что будет жить в новом обществе, где станет властвовать труд. Увы, он давно осознал, что родился слишком рано и, хотя проник мыслью в будущее, обречен умереть, но увидя того, чему пожертвовал всем в жизни. Но, как всегда, он не отчаивался, уверенный в пришествии иной еры, несущей грядущим поколениям равенство и счастье.

«Если я, — размышлял Маркс, — избрав долю пролетария, познал все его унижения, лишения, страдания и даже болезни, то моим внукам предстоит разделить радости полной победы трудящихся».

Если б физические силы его не были в такой степени подорваны, он нашел бы исцеление в умственном труде, всегда его спасавшем, но болезнь развивалась, вынуждая работать не в полную меру. Мозг же его был в полном расцвете. Между тем жизнь готовила Марксу еще один смертельный удар: И января умерла Женни Лонге. Очевидно, не только астма, по и быстротечный рак привели ее к столь преждевременной могиле.

Получив страшное известие о смерти сестры, Элеонора бросилась к отцу в Вентнор. Много пришлось молодой девушке пережить горьких минут, но вряд ли они могли сравниться с тем, что перечувствовала она, пересекая на маленьком катере море. Ей предстояло быть вестницей огромного несчастья. Покойной Женни Лонге минуло всего тридцать девять лет. Она хотела жить, четверо ее сыновей были еще очень малы, и совсем недавно у нее родилась дочь, названная тоже Женни.

«Я везу отцу смертный приговор», — думала Элеонора, в черный дождливый день подъезжая к гостинице Вентнора. Войдя к Марксу, она не могла произнести ни слова, тщетно ища, как бы ей подготовить его к столь неожиданному и страшному известию, но измученные как бы оголенные нервы Маркса, его нечеловеческая проницательность были таковы, что, взглянув на искаженное отчаянием лицо дочери, он вытянул вперед руки, как бы загораживаясь от того, что случилось, и, задыхаясь, произнес:

— Наша Женнихен умерла.

С этого часа началась душевная агония Маркса. Но внешне он все еще сохранял самообладание. Собрав последние силы, отец велел дочери немедленно ехать в Париж к осиротевшим детям. Тщетно пыталась Элеонора возражать, боясь оставить Маркса одного, — он был непреклонен.