Вейко сам отправился на другой берег и поговорил с лесовиками. К разговору он присоединил кое-какое городское добро и пообещал еще. Может, лесовики, соблазнившись наградой, сами отправились к Тумантаю, а может, рассказали о замысле Вейко кому следовало: даже в лесу вести быстро достигают ушей того, кому они предназначены. И вот однажды Вейко снова отправился на другой берег и получил положительный ответ.
Все складывалось как нельзя лучше. От одного только предвкушения нестерпимая боль давала Вейко временную передышку. Но сейчас, когда ждать осталось считанные мгновения, он боялся каждого шороха. Вспорхнула ли птица над головой, уронив за шиворот снег, хрустнула ли ветка, плеснула ли вода…
Но вот над рекой трижды прокричала сорока. Вейко вцепился замерзшими пальцами в ворот. Сейчас или никогда, ну же… Если он попадется, легкой смерти не будет. Но любая смерть лучше, чем такая жизнь! Отчаянным, сорванным голосом Вейко трижды издал птичий крик.
На светлом снегу мелькнули тени. Сколько их? Двадцать? Тридцать? Достаточно, чтобы напасть на захмелевший город. На тризне вместе с воинами — женщины, самые знатные словенские женщины. Не все словенам воровать чужих невест.
Первая фигура бесшумно выступила из-за куста. Вейко приложил палец к губам и поманил за собой. Чужаки шли след в след. Впереди полыхали огни непрекращающейся тризны. Свиньи, подумал Вейко. Человек умер, а они гуляют и веселятся. Ненависть прокатилась по телу новой волной. Ничего. Сейчас там такое веселье начнется…
— Пришли, — одними губами шепнул он первому из чужаков. Тот кивнул и махнул рукой: дескать, можешь идти. Но Вейко не спешил, он еще не принял решение. Безопаснее всего было бы уйти вместе с лесной чудью. Тумантай дал понять, что охотно его приютит. Но если он уйдет, подозрения падут на его семью.
Над рекой разнесся первый отчаянный крик. За ним — другой. Заголосили женщины. Заметались тени, рассыпались искрами костры… Несколько минут Вейко как завороженный слушал звуки схватки. Они звучали для него самой сладкой музыкой. Боль постепенно отпускала… Но если он уйдет с чудью в лес, он никогда не узнает, как страдали словене. Наконец, решившись, Вейко побежал домой.
Нападение оказалось таким внезапным, что словене опомнились, только когда все уже закончилось. Не все успели даже достать оружие, и убитые по-прежнему сжимали кубки в руках. Горла у них были перерезаны охотничьими ножами. Однако двое чужаков тоже остались лежать на снегу.
— Кто такие? — хрипло спросил Словен, снегом вытирая окровавленный меч. Хавр брезгливо перевернул ногой один из трупов. На мертвом была звериная шкура, а под ней — расшитая рубаха.
— Чудь. Вон, посмотри на узоры.
— Паруша! Где Паруша? — заполошно закричал кто-то из мужчин. И тут же в ответ раздался бабий крик:
— Ой! Увели!
— Мама! Мама!
— Князь, это Тумантаевы люди. Больше никто бы не рискнул, — понуро сказал Хавр.
— Плохо службу служишь! — рявкнул на него Словен, отчаянно озираясь.
Шелонь он увидел сразу. Бледная, но собранная, она стояла, прижимая к себе Волховца. В правой руке княгиня держала слишком тяжелый для женской руки меч. Словен облегченно вздохнул. На мгновение он даже забыл о страшном оскорблении, нанесенном его городу лесными чужаками.
— Отец! — перед ним вырос Волх, растрепанный, с безумными глазами. — Отец! Они увели Ильмерь!
Страшная новость не сразу дошла до Словена. Сначала его неприятно задел взволнованный вид сына. С чего это он так распереживался, вон, даже губы дрожат? Смутно всплыли намеки Хавра.
— Отец, вели послать погоню! Я тоже пойду! По свежим следам мы запросто их найдем!
Усталый, как-то в одночасье состарившийся Словен смотрел на Волха, нетерпеливо сжимающего кулак.
— Князь, чудь в лесу как дома, — с сомнением в голосе сказал один из дружинников. — Они на лыжах, уйдут легко и следов не оставят. А нас всех перережут, если мы сунемся на тот берег. У нас с чудью договор…
— Они его первые нарушили! — воскликнул Волх. Князь смерил его хмурым взглядом.
— Никакой погони, пока не рассветет. Утром посоветуемся со старейшинами и решим, что делать.
— Пока ты будешь трепаться со стариками, наших жен…
— Прекрати испытывать мое терпение, сын! — взревел Словен так, что последнее слово прозвучало ругательством. А Хавр добавил язвительно:
— Можно подумать, это твою жену увели.
Волх вспыхнул и дерзко заявил:
— Если бы увели мою жену, я не ждал бы утра, чтобы ее спасти!
Читать дальше