Н. Северин - Перед разгромом

Но ехать к Потоцким без благовидного предлога было неудобно, и Репнин приказал секретарю подать ему папку с бумагами, касавшимися графа Потоцкого, надеясь найти между ними то, что ему было надо. Он не ошибся: между множеством жалоб, просьб и представлений нашлась записка от пани Анны с просьбой освободить одно из ее имений близ Варшавы от военного постоя. Князь решил, что теперь самое время исполнить эту просьбу, и, переодевшись, поехал к магнату, которого еще недавно считал своим другом, не способным ни на лицемерие, ни на коварство.

Визит оказался как нельзя больше кстати: воевода сам собирался к Репнинну по весьма щекотливому семейному делу, о котором он с большим волнением заговорил, едва только гость успел переступить порог его кабинета.

— Ваш соотечественник Аратов влюбился в нашу бывшую резидентку, пани Розальскую, любимицу графини, и, предвидя его обращение к нам с формальным предложением, мы решили просить ваше сиятельство навести секретно справки об этой личности. Должен вам откровенно сознаться, что этот брак нам не по сердцу. Графиня убеждена, что наша Юльяния не может быть счастлива с этим человеком, и, мне кажется, она права. Невзирая на блестящее воспитание, ум и ловкость, невзирая на то, что он с редким для русского участием относится к судьбам нашей несчастной родины, Аратов не внушает нам доверия. В нем что-то загадочное, фальшивое и таинственное. Вы не находите?

Князь ответил, что очень мало знает Аратова, ручаться за него не может и находит естественными опасения графини.

— Очень рад слышать это! — воскликнул добродушный Салезий. — Мне нечего говорить вам, что вообще против ваших соотечественников мы ничего не имеем, и, кажется, достаточно доказываем это на деле; но ведь и между русскими есть люди неблагонадежные.

— И даже очень много, как и везде, — поспешил согласиться князь и, ухватившись за новую мысль, заявил, что готов служить графине и в атом, как и во всем остальном, насколько это будет в его власти.

О волокитстве Аратова за хорошенькой вдовушкой и о ее нежном чувстве к нему князь давно слышал; этой историей интересовались даже и во дворце короля, равно как и семейной драмой, разыгравшейся в семье киевского воеводы из-за этого романа. Рассказывали, что пани Анна, гордая ненавистница москалей, поклялась скорее собственными руками задушить свою любимицу, чем уступить ее Аратову.

Не воспользоваться таким счастливым стечением обстоятельств, чтобы расположить в свою пользу супругу киевского воеводы, было бы непростительной ошибкой для такого тонкого дипломата, каким был Репнин, и он поспешил сказать:

— Я приехал сегодня не столько для вас, граф, сколько для графини, чтобы передать ей, что мне посчастливилось исполнить ее желание относительно освобождения ее имения от военного постоя. Если бы она была настолько любезна, чтобы принять меня, мы переговорили бы и об Аратове.

Воевода смутился и, рассыпаясь в извинениях и уверениях расположения своей супруги к русскому послу, прибавил, что графиня так сильно страдает нервным расстройством вследствие вышеупомянутых домашних неприятностей, что уже с неделю не выходит из своей спальни.

— От волнения и огорчения она потеряла сон и аппетит, и доктор уложил ее в постель. Она любит Розальскую, как родную дочь, и при одной мысли потерять ее приходит в отчаяние. А между тем Аратов успел так повлиять на нашу бедную Юльянию, что можно всего ждать. Ему ничего не значит похитить ее, заставить ее переменить веру.

— Графиня напрасно так далеко заходит в своих предположениях, — холодно прервал его излияния князь. — Мы, русские, насильственным обращением в православие не занимаемся: это не в духе нашей церкви.

— Знаю, знаю, князь! Вы меня не поняли, или, лучше сказать, не дали мне договорить! О насилии в данном случае не может быть и речи; наша бедная Юльяния совсем обезумела от любви; она, не задумываясь, всюду последует за Аратовым и сделает все, что он захочет. А ему выгоднее иметь женой православную, чем католичку, хотя бы для того, чтобы удобнее распоряжаться ее состоянием. Раньше, чтобы увлечь ее, он прикидывался ревностным защитником нашей родины, готовым не только принять польское подданство, но даже перейти в католичество, а теперь, когда ему удалось овладеть ее сердцем и кстати овдоветь, он изменил тактику и передался нашим врагам; он — частый и желанный гость в прусском посольстве и действует в пользу немцев так же ловко и деятельно, как раньше в нашу. Беспринципный, жестокий и преопасный человек этот Аратов.